Надо, однако, как можно скорее с этим покончить! А то еще, чего доброго, аацынские девушки ославят его в песне "Шаратын", навеки покроют его имя позором...
Внезапно в пацхе послышались голоса. Алиас прислушался и несказанно обрадовался: он узнал голос Гедлача. Гедлач дома!
Но как выманить его во двор? Нельзя же стрелять, пока он в пацхе, так можно ранить жену или детей. Ведь это тоже грозило позором...
Алиас осторожно отодвинул хворостину в стене и, приникнув к щели, прищуренным глазом, стал напряженно всматриваться.
В пацхе царила полутьма. Тусклые отблески мерцавшего в глубине очага освещали табуретку и скамью, выделявшиеся в едва различимом свете черными силуэтами. Голоса затихли. Видимо, семья отужинала и улеглась спать.
Алиас решил подождать до утра.
Потянулась мучительно долгая ночь. Не смыкая глаз, Алиас напряженно прислушивался к тому, что творится в пацхе и в окружающем мраке. Он старался не шелохнуться: милейшее неосторожное движение могло выдать его хозяйским псам.
Была еще глубокая ночь, когда внимание Алиаса привлек шорох внутри пацхи. Почти одновременно тьму прорезала тоненькая полоска света. Алиас припал к щели: перед ним в одном белье расхаживал по пацхе Гедлач и, держа в руке зажженную свечу, что-то искал. Очевидно, найдя то, что искал, он сел посреди пацхи на скамью у очага, прилепил перед собой на край скамьи восковую свечу и, устроившись поудобнее, принялся резать табак. Алиас ясно видел лицо врага.
"Сама судьба поставила его передо мной", — подумал Алиас.
Он быстро просунул в щель дуло ружья, взвел курок и стал целиться...
— Что ты делаешь, безумный? Скорей туши свет! — донесся до него испуганный голос проснувшейся жены Гедлача.
— Спи, спи, не бойся! — ответил ей Гедлач. — Ничего не случится!
"На миг раньше, на миг позже, не все ли равно?" — подумал Алиас и с любопытством стал прислушиваться к голосам в пацхе.
— Скорей туши свечу, — торопила жена. — Зажег ее, поставил прямо перед собой. Ведь если где-нибудь поблизости бродит Алиас, то это для него самый подходящий момент.
— Ошибаешься! — возразил ей Гедлач. — Момент как раз самый неподходящий.
— Почему?
— Ты что же, думаешь, я не знаю, что Алиас день и ночь, уже двое суток, охотится за мною, чтобы отомстить мне за брата? Знаю и то, что Алиас — отважный и смелый джигит.
— Вот видишь! — вскрикнула жена.
— Подожди. Послушай, что я тебе скажу. Я знаю и то, — спокойно продолжал Гедлач, повернувшись в ее сторону, — что Алиас Гуны славится как настоящий ахаца *. Не станет такой ахаца стрелять в безоружного, когда тот в одном белье и только что покинул постель. Так что, видишь, это самый неудачный момент для Алиаса.
