– Что, прямо сейчас?
Анька замерла на миг, подумала.
– Нет, лучше, наверное, там, в Тверии. Там надежнее, да?
– Наверное. Давай лучше там!
И Лиза, взмахнув руками, продирижировала что-то невидимому оркестру. Она была в отличной форме, хорошо говорила и хорошо шла, только глаза горели ярче, белки всверкивали в темноте, и как будто еще сильней потемнела кожа, она была как негритянка сейчас.
– Лизка, знаешь что?
– Знаю.
И Лиза послушно опустила руку в рюкзак.
* * *
И дальше они снова ехали в Тверию. Автобус уходил только через час. Они ждали в привокзальном кафе, совершенно безалкогольном, увы. И тайно от служителей снова и снова разливали по уже освободившимся от быстро опрокинутого сока бумажным стаканчикам прозрачную жидкость. Ели апельсин и отпивали долгими медленными глотками и потом громко-громко говорили по-английски, как две заправские американки, и было все еще мало, не хватило самую малость до полного взлета! Но кончились деньги, помнишь? И Анька все повторяла: еще бы чуть-чуть, литтл, литтл!
– Литр, литр! – подхватывала Лиза, и они хохотали.
На табло загорелись нужные зеленые буковки, прикатил их автобус. В салоне играла музыка, водитель, молодой и веселый израильтянин, подпевал радиопесням и перекрикивался с пассажирами. На макушке в черных кудрях затерялся светлый кружок кипы. Аньку так и подмывало постучать пальчиком по этой смешной макушке. И еще хотелось в туалет. «Что ж ты на вокзале, что ж ты…» – Лиза давилась смехом, все ее сейчас невероятно смешило.
За высокими окнами простиралась святая, святая земля. Чувствуешь? Да что-то не очень – темно ж. Огоньки и как будто деревни, слышишь? Собака лает. Мы вообще-то где? Говорю ж тебе, говорю ж… Лизу снова душил беззвучный хохот. Анька тоже смеялась тихо, а потом стала, кажется, засыпать, прямо на ходу, не переставая кивать Лизке и даже что-то бормоча ей в ответ. Но внезапно очнулась, пришла в себя, пробила насквозь пелену этих выкриков, всхлипов, смешков и проговорила быстро-быстро: «Вот сделаем чудо, и ты больше не будешь, да?» «Вообще ни разу, о чем разговор, ты же видишь, всё под контролем!» – отвечала Лиза сквозь смех. Свет в автобусе погасили – в темноте сверкали ее глаза. «Да в жизни больше, а главное зачем, мне и так хорошо, оч-чень, ты же видишь…» И Аня соглашалась, мотала головой, улыбалась. На них оглядывались, два низеньких человека справа давно уже хитро посматривали в их сторону, говорили что-то возбужденно на своем языке, Аня и им улыбалась, кивала, потому что мир был чарующе сладок, благоуханен, напоен, потому что они были граждане Вселенной и Господь покрывал всё, все какие хочешь тяжкие грехи, какие угодно намерения целовал, лия и лия Свою бесконечную милость, я уж не говорю про воду, серебряную воду Тивериадского моря, светлую, как луна, упругую, как дальняя дорога вдвоем. «Вот увидишь, получится, надо только не забыть снять кроссовки, только горчичное зерно», – повторяла Анька и клевала носом, но музыка у водителя не давала ей окончательно соскользнуть.
