Неподалеку играл в надувной мяч мальчик, маленький, белокурый. Он бил по мячу ногой. Мяч отлетал, ветер подхватывал его и нес. Мальчик бежал за мячом, догонял с победным криком. Почти заглушаемым морем. Родители его, уже не молодые, сидели поодаль, под деревянным навесом, лениво смотрели на сыновьи игры, беззвучно переговаривались о чем-то. Лиза тоже скинула темную кожаную куртку, сняла белый свитер, бросила рядом, закурила, закрыла глаза.
– Хорошо, что мы все-таки дошли сюда.
– Здесь совсем по-другому и почему-то теплей.
– Море.
Целый день они слонялись по городу и вот теперь вышли случайно сюда, ориентируясь по запаху, бодрому ветру – после душного города море показалось отдохновением и счастьем. Они долго сидели молча, глядя на воду, на взлетающий мяч, какие-то прибрежные постройки, на небольшой порт с силуэтами катеров. У Лизы были темные волнистые волосы, короткие и жесткие, и такие же темные, с прозеленью глаза. Смуглое лицо ее выглядело уставшим, почти больным. Анька казалась гораздо моложе. Волосы торчали ежиком, отливали рыжим и так сильно отсвечивали на солнце, что и глаза казались сейчас рыжими. Хотя вообще-то были голубыми.
Солнце уже догорало, ветер подул крепче – сильно запахло водорослями. Вечер ложился наземь, мягкий, тяжкий, южно не свой. Грудной морской шум не перебивал всей этой жаркой мерной тишины. Впереди на косе загорелись первые огни.
– Всегда они почему-то красные на море.
Лиза не ответила.
– Ты знаешь, – Анька вдруг перешла на шепот, – мне иногда кажется, что мы не одни. Все, кто жил на этой земле, живы.
– Конечно, – Лиза тоже ответила совсем тихо.
– Нет, я не про бессмертие душ. Я про то, что они вообще никто не умер!
– В смысле? – с легким вздохом спросила Лиза, кажется, ей совсем не хотелось говорить.
– Ну, они тут. Где-то живут, – упрямо продолжала Аня. – В деревушке какой-нибудь далекой, в городе, в синагогах, пустыне – всюду! И живы все. Авессалом с густыми, тяжелыми волосами, такой красивый, коварный. Езекия, маленький, сухонький, не ходит, а бегает, но зато очень благочестивый. «Как журавль, как ласточка издавал я звуки, тосковал, как голубь…» Иоанн Предтеча в шкурах, заросший, суровый, а в глазах – кротость, небо.
Лиза молчала.
– Мы шли сейчас, и мне все время казалось, они здесь, в той же толпе, такие простые и великие все, даже грешники. И Петр тоже где-то тут рыбачит, вспыльчивый и прямой. И Иоанн, ласковый, веселый, совсем молодой. Все, все рядом, совсем близко… страшно.
