Мальчик собирался проспать после обеда полчаса и идти копать дальше, но не рассчитал сил. Он проснулся от колокольного звона – звонили уже на службу. В комнате было жарко, парко, раскладушки Витьки и Димки пустовали. Мальчик хмуро поднялся, вышел на улицу и тут же заметил старенького отца Ивана Гавриловича – тот стоял на веранде дачного домика, возле деревянного стола, и, заметив его, поманил пальцем, смешно еще и кивая головой. Мальчик осторожно приблизился, в углу веранды серый, уже знакомый мальчику котенок лакал из блюдца. Иван Гаврилович налил из бидона молока в железную кружку и протянул мальчику.
– У вас что же, тут и корова своя? – прокричал мальчик; Иван Гаврилович то ли расслышал, то ли нет, однако мелко закивал головой, что-то просипел и поковылял в церковь. Молоко было прохладным, жирным и чуть припахивало козой – точно, отец Лонгин говорил же и про козу… Мальчик допил до конца, попытался приласкать кота, но тот улизнул. Мальчик побрел вслед за Иваном Гаврилычем, который уже входил в храм. Постоять для виду минут двадцать и в лес!
Храм изнутри оказался совсем маленьким, размером с небольшую комнату. В подсвечниках насыпан был песок, свечки втыкались прямо в него. Густо пахло свежеоструганным деревом, у стены под окном лежала воздушная кучка стружек. В богослужении участвовала вся немногочисленная братия – читала и пела. Даже отец Иван Гаврилович приносил пользу – раскрывал в нужном месте толстые книги и указывал согнутым пальцем, что читать не очень опытному послушнику. Никто здесь никуда не спешил, служба катилась широко, ровно, спокойно, отец Лонгин и отец Игнатий пели, послушник читал, тоже медленно и ясно, многие слова были понятны, и мальчик заслушался. Такого сурового и стройного пения он никогда прежде не слышал. В их соборе по сравнению с этим не пели, а голосили и частили, точно в вечной спешке. В монастыре он на службе побывать не успел. В скиту оказалось вон как, но постепенно он и здесь, как обычно, соскучился. Димки и Витьки в храме с самого начала так и не было, хотя Димка в этот хор легко влился бы. А Витька? Когда же прилично будет уйти? Но едва он подумал это, отец Лонгин сам подошел к нему и сказал тихо, что наступило «время вечерней прогулки». Мальчик не успел ответить, как отец Лонгин развернул его и легонько подтолкнул к двери.
Он сразу же поспешил в лес. Снова упрямо, долго копал, почти без перерывов, до полного изнеможения, корни стали попадаться намного реже, но земля уплотнилась, стала тяжелее, глинистее – к тому же и лопату приходилось поднимать все выше, помимо собственной воли мальчик двигался все медленнее.
