– Мама, дай пить! Дай тють-тють. Ак-кой. Ак-кой это! Киса пить. Дай кисе! Коее!
Это было в то самое лето, когда с потолка на нее сыпались осы. Подсвеченные заходящим солнцем, они выпадали из темного, проолифенного лет сто назад потолка, счастливо вспоминавшего о днях юности и силившегося блеснуть, сверкнуть густо-золотым.
Крупными каплями черного меда текли вниз.
Самые умные, выпав, сейчас же осознавали, что попали на чужбину, в голую злую опасность, и упрямо, хмуро пытались обнаружить обратную дорогу, дорогу домой, – ощупывали бархатистым гибким задком потолок, аккуратно напрыгивали на доски в тщетных поисках щели, трещинки, сквозь которую можно вернуться. Не находили никогда! С отвращением отрывались наконец от родимых пахучих, мирно жужжащих с обратной стороны досок, искали другие пути – не домой, так хоть на свободу. Утыкались в пыльное стекло, обреченно бились.
Глупые (хотя, возможно, как раз наоборот?), выскользнув, сейчас же забывали, откуда они родом, где были мгновение назад, и даже не пытались найти обратный путь, сразу же бешено рвались к источнику света, к розовому сиянию за стеклом, с зудением просились прочь, присоединяясь к неудачливым патриотам. И тех и других ждала одна участь – краткий плен пластиковой отрезанной бутылки, захлопнутой на несколько мгновений тугим зеленым томиком Мандельштама – в мягкой обложке, «Азбука-классика», со статьей «О собеседнике» заодно.
И нежданная, нет, долгожданная (с какой скоростью время течет у ос?) воля – стряхиванье в форточку с сеткой, которую она слегка отгибала специально для пленниц. Не то чтобы ей жаль было все живое. Нет, просто она не любила вида раздавленных насекомых. А их жужжанье ее раздражало.
Видимо, осы построили свой хрупкий шар-дворец где-то прямо над ее головой, над подушкой, на которой она и провела пол того самого лета, с ногой, уложенной на ровную, мягкую возвышенность из сложенного одеяла.
Как нежно и бережно они любили ее. Две сестры, две пчелы, бабушки ее детей, ее мама и мамина сестра, невесомо пеленающие заботой. Последние годы бабушкам было не до нее – это она задавала им работу, особенно здесь, на даче, – сначала подрастала одна внучка, потом и другая, но сейчас внучки разъехались, и на месте образовавшейся пустоты оказалась она – привыкшие кормить, пеленать, тетешкать, бабушки перестроились без промедления. Теперь они носились с ее костяною ногою, заодно и с нею, дитятком в возрасте 38 лет, которое с тех пор, как папа внучки № 1 довольно быстро после явления младенца улетел в другую страну, рожать новеньких, все искало, все мучилось, пока не родило вторую девочку, вообще уже неизвестно от кого. Бабушки приняли и вторую – как родную. Тем более что потом неизвестно кто внезапно явился, поселился – бабушки поморщились-поморщились, но и с ним смирились, тем более второй стал помогать деду по хозяйству (первый-то – никогда!), и только все стало налаживаться, как он снова исчез, но вскоре опять появился. «Мерцающий папаша», выразилась одна знакомая семьи, бабушки выражались прямей, но лучше умолчим как. После второго возвращения «мерцающий» вроде бы завис, но еще этой весной Нина, назовем нашу героиню так, ОК? почувствовала: зыбкое равновесие скоро обрушится, вот-вот. И не знала, как удержать, тем более что как было и не пустить – папа ехал в невинный байдарочный поход, да еще и брал с собой дочку, как и многие из его старинной компании, – поход был нарочно нестрашный, детский.
