– А папа?
– И папа, и баба Нина, и котик, и голуби, и воробьи.
– А что если Свет погаснет?
Но Няня только прижал меня к себе покрепче, поцеловал в лоб и проговорил, глядя мне прямо в глаза:
– Главное, ничего не бойся. Этот Свет никогда не погаснет, Он – надежда и неизреченная милость.
Няня тпрукнул мне в самый живот, так иногда делала мама. А это и была, оказывается, мама. Я хотел есть! Очень-очень, я же так нагулялся сегодня, мама. Ты долго-долго кормила меня. Папа смотрел, и я ощущал его затылком, потом папа дул мне в затылок немного, чтобы я больше маму не ел и остановился. Он мне не мешал, и я все равно ел маму. Потом мы долго еще играли с папой в мячик. Котик тоже играл. Я смеялся.
6
Я лежал один и видел там облака чистые-чистые, в тихом рассвете, и знал: «Няня – рядом и скоро придет». Тут я расслышал плеск внизу, может быть, на дне двора, под нашим окном – так плавники раздвигают воду. Небо подернул сумрак. На нем появилась темная-темная, фиолетовая туча, из тучи выплыл черно-фиолетовый ерш с горящими красными глазами. Он ужасно пах. Тинистой гнилью. Я закрыл глаза, но в ответ он стал только больше. И глаза разгорелись ярче.
Ему не хватало. Ему всегда было нужно еще. Он так и дымился неудовлетворенностью цвета тучи. Желтоглазый, с плавниками, отливающими в топкую зелень, он медленно, упрямо плыл на меня. Чтобы проплыть меня насквозь и оставить дыру, а потом всю жизнь будет кровоточить эта черная рана, эта прорубь «еще!», «не хватает!».
Я заплакал. Ерш ответил мне: «Сейчас продырявлю тебя, малявка!» И раскрыл рот пошире, а там оказались острые мелкие зубы! И жег, жег мне лицо глазами.
Мама! Как я кричал! И ты прибежала. Ты взяла меня на руки, дала сисю. Я не хотел! Я боялся! Тогда ты стала ходить со мной, качать меня. И ты пела про волчка, твою любимую песню, что он ни за что никогда не придет ко мне! «Этот серенький волчок ни за что к нам не придет!» И ерш застыл. Остановился. Ему не понравилось, как ты меня сильно любишь. Он больше не плыл, замер. Но не исчез. А ты все качала меня и пела. Потом ты устала и перестала петь. Ерш сразу же снова поплыл, разинув пасть. Я опять закричал, и ты снова меня качала. Он не плыл, ты садилась, он плыл – я кричал. Ты качала и пела. А потом ты села со мной на стул и заплакала горько-горько.
– У меня нет больше сил! Понимаешь, у меня нет больше сил!
И закричала:
– Я не могу больше тебя качать! Я качаю тебя с пяти утра, а сейчас уже восемь. В десять придет бабушка Нина, но до этого я умру.
