Тут Костя сморщился, как от боли, достал из кармана бутылку минералки и, отвинтив крышечку, глотнул.
– Иван, почему птицы поют? – спросил он.
– Они весну зовут, – сказал Иван.
– Вот это бред – горланить в такую холодрыгу!
И правда, было холодно, сыро. И хотя по небу разносился тонкий весенний звук, ни воробьёв, ни синиц Иван не замечал. Костя был единственной птицей.
– Тебе надо передохнуть. Вон, поезжай к Бэлке… Я, кстати, уже забронировал билет – из Берлина в Вену! – сказал Иван. – Буду вести с твоей сестрой переговоры. Пусть возвращается в Москву. Пусть налаживает мои сердечные дела, мою жизнь.
– Зачем? – удивился Костя. – Понятно, да, я тебя сам гнал, мне было надо. А зачем тебе-то?
– Костя, у меня «новая жизнь» на дворе! – произнёс Иван со внезапной досадой и поднялся со скамьи, обозначая конец аудиенции.
– Это не новая жизнь, а какой-то самотеррор! – воскликнул Костя. – Вроде меня, решил дурака валять?
Тут он снова достал бутылку и, плеснув на ладонь, умылся.
– Эх! Заболеть бы мне! Голову под одеяло. Если у меня будет тридцать девять и пять – никто меня не тронет… – сказал он, растирая воду по лицу, и после короткого размышления прибавил. – Послушай! А можно я у тебя в офисе посижу? Буду тебе помогать. Ты ведь тоже не всегда был здоров. Бывал и болен – помнишь? «Кто знает, как мокра вода, как страшен холод лютый, тот не оставит никогда!..» Что же, не пустишь меня?
– Костя, – сказал Иван, отцепив его руку, – справляйся сам. Когда-нибудь надо начинать самому справляться.
Первый бунт совести Иван выстоял на «пятёрку». В бодром жужжании дел, почти забыв о Косте, он пробыл в офисе до восьми, а на подступах к родному двору, ему позвонила Оля. «Ты дома? – спросила она. – У меня к тебе разговор!»
Выйдя из лифта, он увидел её на площадке.
– Ты понимаешь, – сказала Оля, – у мамы на работе такая ситуация, она где-то месяц не сможет водить Макса. Ну, на курсы при гимназии. Ты не смог бы её подменить? По вторникам и пятницам, с половины десятого до одиннадцати. Полтора часа! А оттуда отвозишь в сад. Ты же всё равно на работу поздно едешь. Это всего-то месяц, а потом опять мама.
– Я вижу, ты относишься ко мне по-родственному! – смеясь, отозвался Иван.
– Не хочешь – не вози! – обиделась Оля.
– Я хочу, – сказал Иван. – Но не могу. Занят обретением адекватности. Между прочим – по требованию друзей и близких. Так что, мне теперь в офис к девяти, а ещё я лечу в Берлин на конференцию!
В глухом ошеломлении, ничего не сказав, Оля пошла по ступеням вверх.
