— Я уже не девочка, чтобы мечтать о несбыточном, — парировала Лариса Михайловна.
— Не наговаривайте на себя. Вы, конечно, не девочка, но наверняка у многих мужчин вызываете романтические мысли… А какие у нас новости?
— Новость только одна: наш главный вышел на работу!
— Учту, — засмеялся Дмитрий.
— Как вы отдохнули?
— Прекрасно, но мало.
Вопрос об отпуске немедленно вызвал у него мысли о Варе. Впрочем, он вспоминал о ней и в субботу вечером, разбирая дома сумку с теннисными ракетками, мячиками, кроссовками и прочим спортивным инвентарем, и в воскресенье во время семейного обеда, на котором присутствовали Ольгины родители. За столом жена стала рассказывать что-то о турецком побережье Средиземного моря, а в его памяти сразу возникла картинка, как Варя входит в воду, осторожно ступая по гальке и ракушкам, а потом решительно бросается в волну.
А сегодня утром, направляясь на работу, Дмитрий вдруг подумал, что она может позвонить ему из Турции, не дожидаясь возвращения в Москву. На это вполне способна женщина, перепрыгнувшая через ограждение теннисного корта. Он даже решил предупредить Лучанскую, чтобы та обязательно соединила его с Варей, независимо от того, когда она объявится и кто в тот момент будет у него в кабинете. Однако вспомнив об этом во время разговора с секретаршей, Есехин вдруг разозлился на себя за прямо-таки юношеское нетерпение и перешел на дела.
— Бершадский и Прядко уже появились? Если да, то скажите им, что я на месте.
— Хорошо, Дмитрий Юрьевич, — откликнулась Лучанская и тут же взялась за телефон.
Уже через пять минут в кабинете Есехина собрались его замы и партнеры по бизнесу Илья Бершадский и Максим Прядко. Правило начинать день с коллективного обсуждения всех самых важных вопросов они ввели четыре года назад, еще организовывая свою инвестиционную компанию, и не нарушали его практически никогда, разве что кто-то из них болел, был в командировке или в отпуске.
Коллеги подготовили для Дмитрия короткую справку о финансовых итогах работы «Ист-Вест-инвеста» за прошедшую неделю, и теперь они терпеливо ждали, когда он закончит ее просматривать. На лице невысокого, полного и успевшего существенно полысеть в свои тридцать четыре года Бершадского блуждала ироничная ухмылка. Он словно говорил: «Ну, давай, дочитывай и начинай нас хвалить».
Зато самый молодой из компаньонов — двадцативосьмилетний Прядко — как всегда был невозмутим и даже мрачен, словно он не видел поводов для веселья. По своей натуре Макс был молчуном и никогда не спешил высказывать свою точку зрения. Бывало, на утренних совещаниях, обсуждая какую-нибудь проблему, Есехин и Бершадский успевали разругаться вдрызг и опять помириться, а он все еще задумчиво теребил свой длинный нос, рассеянно прислушиваясь к аргументам коллег. Зато его суждения были очень взвешенными и позволяли принять правильное решение. Но особенно устраивало Дмитрия то, что чаще всего Макс становился на его сторону.
