– Образец сетевой эпистолярности, – сказала она. – Ни здравствуй, ни до свидания.
– Сейчас у всех так. Перебрасываемся, как школьники записками.
– Уже не перебрасываются. Тоже через сеть.
– Я про стиль. По стилю одно и то же.
– Это да. Он совсем неграмотный? – Катя провела над текстом пальцем, будто карандашом: – «Палестины» с большой буквы, «наконец-то» без дефиса, «не терпится» с мягким знаком, отсутствие запятой перед обращением.
– И «дружище»!
– Да. Шестидесятые какие-то.
– Вот именно. Неизвестно откуда. Главное, он уверен, что я буду просто счастлив с ним наговориться. И восклицательность дурацкая.
– А кто он вообще? Бухалов, – прочла Катя фамилию. – Повезло человеку! Вы друзья?
– Считаемся. Вообще-то он настаивает, что не Бухалов, а Бухалов.
– Что значит – считаемся?
– Долгая история. А предки будто бы из казаков у него. Был казак Бухало, который бухал, вот от него.
– Чем бухал?
– Неважно. Бухать лучше, чем бухать. Да это легенда, скорее всего. Он любит о себе легенды. В Википедии биография – просто песня.
– Он там есть?
– Конечно, человек известный все-таки. Вот, посмотри, – Салтыков открыл страничку Бухалова в известной самодеятельной энциклопедии, где чего и кого только нет, кроме, разве что, самого Салтыкова, но ему это и не нужно.
– Одухотворенный мужчина, – оценила Катя фотографию, на которой Сергей Бухалов был запечатлен в момент глубочайшей задумчивости; не просто фотография – портрет.
– Сам выбирал или даже специально снимался, уж поверь.
Катя вслух читала то, что было под портретом:
– «Общественный деятель, создатель фонда “Сопричастие”, организатор молодежного фестиваля “Евразианство”»… Тут много чего. Кто он конкретно?
– Написано же – деятель. Организатор. Создатель. В советское время писали: скончался видный деятель партии и правительства такой-то. То есть – шишка. Когда человек занимается чем-то неопределенным, самое лучшее слово – деятель.
– Слушай, а ведь ты его не любишь!
– И не скрываю.
– Но говоришь: друзья.
– Я сказал: считаемся. Все, устал, – Салтыков закрыл крышку ноутбука. Хочу поваляться.
– Я тоже. Чай будешь?
– Да, спасибо.
Катя приготовила чай и принесла на подносе с ножками и бортиками (чтобы ничего не крошилось и не просыпалось) чайник, чашки, блюдце с нарезанным лимоном, печенье в жестяной банке, и они улеглись на диване перед включенным без звука телевизором и продолжили разговор. Это стало у них ежевечерней традицией. Беззвучные картинки телевизора – фильмы, передачи, реклама смотрелись еще нелепей, чем со звуком, но зато было чувство отстраненности: там, в этом аквариуме, безмолвно плавает чужая, посторонняя, какая-то неживая жизнь, а они здесь, в жизни настоящей. Иногда на короткое время включали – чтобы вместе дружно посмеяться над очередной глупостью.
