Пацан же был, видимо, опытный, сразу понял, что к чему, не вскрикнул, не испугался, мрачно сопел и смотрел в сторону.
– Что будем делать? – иронично, почти дружелюбно спросил Лукьянов.
– Отпусти, урод! – огрызнулся пацан.
Вот она, разница поколений! Помнится, Лукьянов с друзьями наблюдал из засады, как схватили их главаря и командира Миху, так тот сразу же запищал:
– Отпустите, пожалуйста, я нечаянно, у меня бабушка болеет, я ей малинки хотел нарвать!
Врал, конечно, залез он не за малинкой (ее воровать неудобно: на месте много не съешь, а с собой в карманах не унесешь – пачкается), да и бабушка Михи была не только не больна, а вполне здорова и частенько доказывала это Михе по затылку своей доброй, но веской рукой.
Но поведение Михи свидетельствовало по крайней мере о том, что он понимал, что поступил нехорошо, схватили его за дело, дома ему попадет, надо выкрутиться.
И, между прочим, его отпустили. И даже малинки дали.
В голосе же пацана не слышалось никакой вины, наоборот, он так это сказал, будто виноват Лукьянов. Не раскаяние, а злобу и досаду, вот что чувствуют все наши преступники, когда их хватают с поличным, социально обобщил в уме Лукьянов, держа пацана и думая, что делать дальше.
– Ты откуда? – спросил он. – С какой дачи?
– А тебе какая разница?
– Не тебе, а вам. Такая, что мы сейчас пойдем к твоим родителям, и мне придется все им рассказать.
– Ага, пойдем. Побежим, – хмыкнул пацан.
– Конечно, – твердо сказал Лукьянов, уязвленный откровенным неуважением пацана. – Так где твоя дача?
– В Караганде! – ответил пацан.
На самом деле ответил гораздо грубее, Лукьянова аж всего нравственно перекосило: он и от взрослых терпеть не мог мата, а от детей и подавно.
– Ладно, – сказал Лукьянов. – Придется ходить по всем дачам, кто-нибудь да узнает.
– Ни с каких я не дач, а с Мигуново, – сказал пацан.
Это было село километрах в двух от дачного поселка. С одной стороны странно, что пацан признался, с другой, простой расчет: взрослый дядька вряд ли захочет тащиться в такую даль по такой жаре. Надо признать, малолетний человек уже неплохо разбирался в жизни.
Но не знал он Лукьянова! Если уж тот пойдет на принцип, то до конца. Или, как минимум, до предела возможностей, обусловленных рамками реальных обстоятельств.
– Что ж, пойдем! – сказал Лукьянов.
Он поднял сумку с десятком яблок и повел пацана из сада.
Прошли дачной улицей, вышли на асфальтовую дорогу.
Высокому Лукьянову было неудобно держать руку пацана, он находился в полусогнутом положении, сумка тоже отягощала, болталась, Лукьянов повесил ее на плечо, но она постоянно соскальзывала.
