Он поднимает кружку и осушает ее до половины. Я смотрю, как уменьшается жидкость, и понимаю, что этот дядя выпить любит. И, словно прочитав мои мысли, он говорит:
— Прямо не знаю, что бы я делал без пива, Артур. Иной раз так думаю, что только пиво еще и держит меня. — Он достает пачку «Вудбайнз» и протягивает нам. — Им бы следовало выдавать нам пиво бесплатно, как уголь, — говорит он и смеется.
— Где же ты теперь работаешь, Герберт? — спрашивает его Старик, после того как мы все трое закуриваем.
— Да последние три года работаю у Раундвуда, днем, нагружаю вагонетки.
— У Раундвуда — это в Уэйкфилде? — говорит Старик. — Путь-то неблизкий, а?
— Да у меня есть машина, — говорит человечек. — Я уже давно не езжу на автобусах. Весь путь от дома до работы — двадцать минут.
— Барином стал, а, Герберт?
— А почему бы и нет? — говорит Герберт. — Никогда мы столько не заколачивали, как в последние десять лет, Артур, ну я и стараюсь, пока можно.
— Что значит — пока можно? Ты что, думаешь, опять будет кризис?
— Не может же всегда так быть, — говорит человечек. — Слишком много я знавал плохих времен, чтобы думать, будто так может без конца продолжаться.
— Ну, не знаю, Герберт. Я, к примеру, не вижу, почему бы так не могло продолжаться.
— Да ведь странные вещи бывают, Артур, вроде бы людям всегда нужен уголь. И наверно, еще долго будет нужен. Но оба мы с тобой знаем: было время, когда у людей в очагах было пусто, а уголь горами лежал на шахтных дворах. Все дело в экономике, Артур, а мы с тобой ничего в этом не смыслим. Мы с тобой умеем только вырубать уголь, если нас к нему подпускают...
Я сижу и слушаю их беседу. От добычи угля и экономики они переходят к политике. Оба они, конечно, лейбористы, так что спорить им особенно не о чей. Тогда они переходят к спорту и обсуждению Хаддерсфилдских городов, тут у них по двум или трем вопросам возникают разногласия, но они разрешают их вполне дружелюбно. Тем временем человечек берет себе еще кружку и наполняет наши тоже. Потом Старик угощает его, и мы, конечно, тоже пьем. Хорошо, что мы пьем черное пиво, думаю я: к тому времени, когда стрелки часов показывают без двадцати десять, мы выпили уже по пять кружек, а человечек приканчивает четвертую.
— Ты только посмотри, который час! — восклицает вдруг Старик. — Живо домой!
— Что-то больно долго у вас сегодня кровь брали, — говорит Старушенция при виде нас. В доме приятно, тепло, пахнет свежеглаженым бельем.
