Об Ингрид почти не вспоминаю. С глаз долой, из сердца вон — вот уж, что касается ее, то это железно. Однажды я получил от нее красивую открытку с видом Скегнесса, где она поправляет свое здоровье у тетушки. На открытке был обратный адрес, но сначала я решил, что отвечать не стоит, потому что с этим покончено. А потом подумал, что небольшая вежливость повредить не может, купил открытку с изображением кресслийской ратуши и послал ей. На открытке написал: «Едва ли я когда-нибудь приехал бы сюда отдыхать — это грязная дыра, и дождь льет не переставая. Надеюсь, что ты скоро поправишься». Опуская открытку в почтовый ящик, я вдруг и подумал, не зря ли это все, не лучше ли разорвать открытку — и дело с концом. Но все же я ее отправил.
II
Дни бегут, на дворе теплеет, начинается то, что мы, саркастически при этом улыбаясь, обычно называем летом.
Однажды в конце июня я стою в магазине, привалясь к прилавку, и настроение у меня довольно фиговое.
Мистер ван Гуйтен просматривает счета в своем маленьком стеклянном закоулке, а Генри возится с приемниками в задней комнате. Все утро в магазине было довольно пусто: в десять часов заглянула какая-то дамочка и спросила каталог пластинок, затем еще некая особа принесла в починку электрический утюг, и, наконец, явился какой-то тип и слонялся по магазину, разглядывая телевизоры и радиолы и не желая слушать мои объяснения.
— Я просто хочу посмотреть, — заявил он.
Знаю я этих молодчиков! Пойдет домой и будет говорить всем, что продавцы у ван Гуйтена слишком навязываются со своим товаром. А вот оставьте такого покупателя в покое, он уйдет и скажет, что к нему были невнимательны и не хотели его обслужить.
В общем, я предоставляю его самому себе. А через несколько минут в магазин влетает бойкая девчонка с высоченной копной взбитых волос и спрашивает пластинку с песенкой Томми Стила «Я единственный мужчина на острове». Отпускаю ей пластинку, получаю деньги и гляжу ей вслед, когда она направляется к выходу. У нее туфли на тонюсеньких гвоздиках, и мне кажется, что она стоит на них довольно нетвердо, а в такой узкой юбке, как у нее, больше чем на шесть вершков не шагнешь. Интересно бы поглядеть, думаю, что будет, если она бросится за автобусом и позабудет про юбку. Юбки теперь становятся все короче, и я, собственно, никак против этого не возражаю. Гляжу на ноги этой девчонки, когда она семенит к двери, и само собой, начинаю думать о том, что в таких случаях думается, и в это время дверь отворяется и появляется еще одна пара ног — пара стройных ног в нейлоновых чулках цвета загара, та самая пара ног, которую я мгновенно отличу от всех других, когда бы и где бы ее ни увидел. И в ту же секунду у меня перехватывает дыхание, словно кто-то со всей силой саданул мне кулаком под сердце.
