— По-моему, до сегодняшнего вечера они и двух слов друг другу не сказали, — вставляет Ингрид.
— Вот как, неужели? — говорит Миллер. — В таком случае не приходится отрицать, что эти вечера содействуют сближению персонала.
Мы проезжаем еще немного, и он спрашивает:
— Ну, а вас, молодежь, куда?
— Если вы свернете у следующего светофора, я сойду прямо у своего подъезда.
— А вы, Ингрид?
— Я покажу вам свой дом после того, как мы высадим Вика.
— Я никак не хотел, чтобы вы делали такой крюк, Джек, — говорю я Миллеру.
— Пустяки, — говорит он. — В пятницу произведем у вас небольшое удержание из жалования.
Когда машина сворачивает на нашу улицу, я снова притягиваю к себе Ингрид и целую ее.
— Значит, в пятницу?
— Хорошо.
Машина останавливается, я выхожу. Наклоняюсь к ним и говорю всем «доброй ночи».
— Спасибо, что подвезли, Джек. Очень мило с вашей стороны. Спокойной ночи, Ингрид. Спокойной ночи, миссис Миллер.
Я смотрю им вслед — дым из выхлопной трубы кажется розовым в свете задних фар, — затем, пошарив в кармане, нахожу ключ и направляюсь по дорожке к дому. При мысли, что в пятницу я снова увижу Ингрид, внутри у меня все дрожит, и я уже сам не свой от волнения. Я вспоминаю, что я чувствовал после нашего последнего свидания, но теперь все представляется мне почему-то совсем иным и не хочется об этом думать. Единственное, о чем я могу сейчас думать, — это о том, что я снова ее увижу, а что будет потом — наплевать.
III
Недели через две после того бала Конрой однажды утром не вышел на работу, а почему — никто не знал. На следующий день он появился, как всегда; примерно в половине одиннадцатого направился в кабинет к Хэссопу и торчал там добрых полчаса — толковал с ним о чем-то. Колин Лейстердайк, мальчишка-курьер, понес Хэссопу его утреннюю чашку кофе, возвратился и сообщил, что он слышал, как Хэссоп сказал Конрою: «Видно, вас не переубедишь, раз вы так решили». Тут уж не требовалось особого ума, чтобы сообразить: Конрой подал заявление об уходе.
С виду все остается по-старому. Конрой помалкивает. Однако в пятницу на следующей неделе Джефф Льюис обходит всех с коробкой и листом бумаги — собирает деньги для прощального подарка Конрою. Набирается довольно порядочная сумма, особенно если учесть, что у нас многие недолюбливают Конроя. Даже старик Хэссоп раскошеливается на полфунта. Мы все понимаем, что он не выложил бы, конечно, больше двух шиллингов, как каждый из нас, если бы хитрец Льюис не спрятал вовремя бумажку, на которой мы расписывались и ставили сумму — кто сколько дал.
