– А что тебе сказал Конфуций? – вдруг спросил Шломо.
– Он сказал, что вещи надо называть своими именами, во избежание хаоса. Если подумать – отличный совет.
Мы прощались у подъезда.
– Тебе одиноко?
– У меня есть Кешет.
– Убийственный аргумент.
– Один Чеширский кот всегда оставляет мне свою улыбку. Хотя и это, честно говоря, малоутешительно.
Чеширский кот крепко обнял меня.
– Не только улыбку, но и часть своей души. Не скучай, королева Алиса.
– Буду.
– Ну, валяй, – согласился он и, помолчав, добавил, – я тоже буду.
Обоюдная наигранная бодрость в момент прощания меня всегда тяготит. Шломо, судя по всему, чувствовал то же самое, он быстро вскочил на мотоцикл, послал воздушный поцелуй и исчез в облаке пыли, а в воздухе еще долго парила его улыбка.
Славно начался денек, один назвал меня с утра принцессой, другой повысил до королевы. Если не терять обороты, то к вечеру можно стать олимпийкой. Возможно, жизнь действительно прекрасна, если бы в ней только не было часов…
– Жизнь была бы гораздо более унылой, синьорина.
– Откройте секрет, вы думали именно об унылости существования, наблюдая за качающейся люстрой в пизанском соборе, пока неожиданно не сделали открытие.
– Любое открытие всегда неожиданно. Я действительно однажды заскучал во время проповеди, и мое внимание привлекла люстра, раскачивающаяся от притока воздуха. Поначалу это просто оживило сознание и вывело из состояния отрешенности. Но уже через несколько минут обнаружилась такая закономерность – ветер раскачивал люстру из одной стороны в другую, такое же время требовалось ей, чтобы вернуться в первоначальное состояние, я проверил это по ударам пульса и убедился в своей правоте. Именно тогда меня впервые посетила мысль о маятнике, однажды пришедшем на смену не столь точным и менее удобным регуляторам хода часов – опускающимся гирям, спиральным пружинам или капающей воде.
– Итак, вместо смиренного внимания проповеди была открыта такая ересь, как изохронность колебаний, да вы еще в юности были бунтарем. А когда поддержали крамольную идею гелиоцентрической системы мира, окончательно рассорились с католической церковью.
– За торжество науки в мое время требовалась отчаянная борьба, и я на неё решился, я думаю, что нет в мире большей ненависти, чем у невежества к знанию.
– Ваши дальнейшие астрономические открытия полностью развенчали догмат Аристотеля о «совершенстве небесных тел», следственно, путь сочинения «Звездный вестник» оказался довольно тернистым?
