Он жмет мне руку:
— Приятно было познакомиться.
— Хочу, чтобы был ребенок, — говорит жена.
— Хочу, чтобы была ты, — говорю ей я.
И все, больше ни слова. Что бы я ни сказал, она поступит ровным счетом наоборот. Вот до чего мы дошли: злость, упреки, обвинения… Если что, не хочу потом оказаться крайним.
Она открывает дверь смотровой. И спешит по коридору за врачом, поддерживая живот с надрезом, свою рану.
— Удаляйте! — кричит она. — Удаляйте всё, черт с ним!
Врач стоит перед дверью другой смотровой, в руках у него история болезни.
Он кивает.
— Вытащим через вагину. Яичники, матку, шейку, сальник, ну и аппендикс, если вы от него еще не избавились. Потом введем троакар и назначим химиотерапию — восьми циклов должно хватить.
Она кивает.
— Жду вас в пятницу.
Мы уходим. Я держу жену за руку, несу ее сумочку на своем плече — пытаюсь быть таким же заботливым и предупредительным, как и любой другой на моем месте. Она шипит и царапается — все равно что кошка, которую тащат к ветеринару.
— Почему они не говорят «вырежем»? Почему не скажут прямо: в пятницу мы вырежем вам то-то и то-то — так что будьте готовы?
— Хочешь, перекусим? — спрашиваю я у нее; мы идем по улице. — Может, закажем по супу? Тут рядом неплохое местечко.
Лицо у нее пунцовое. Я щупаю ей лоб. Она вся горит.
— У тебя жар. Ты сказала врачу?
— Это к делу не относится.
Потом, когда мы уже сидим дома, я спрашиваю:
— А помнишь наше третье свидание? Помнишь, ты спросила, каким способом я бы покончил с собой, если бы мне пришлось делать это голыми руками? Я сказал тогда, что разобью себе нос и вдавлю его прямо в мозг; а ты сказала, что голыми руками залезешь в вагину и выдернешь матку, швырнув ее через всю комнату.
— И что?
— Да нет, ничего, просто вдруг вспомнил. Разве Киббовиц не собирается вытащить матку через вагину?
— Вряд ли он швырнет ее через всю комнату, — заметила она.
Повисла пауза.
— Теперь, когда у меня нашли рак, тебе незачем оставаться со мной. Ты мне не нужен. Мне никто не нужен. Никто и ничто.
— Если я и уйду, то совсем не из-за того, что у тебя рак. И потом, я буду выглядеть законченным негодяем, все решат, что я попросту струсил.
— Не решат — я изображу из себя настоящее чудовище, без капли жалости, расскажу всем, что сама прогнала тебя.
— Так тебе и поверят.
Она вдруг пукает и в смущении убегает в ванную — как будто такое случается с ней впервые в жизни.
— Все, моя жизнь кончена! — кричит она, с силой захлопывая дверь.
— Подумаешь! Пернуть — это еще не самое страшное, — замечаю я.
