Бедная, бедная кляча!..
Шум голосов прервал мои размышления. Я пришел на могилу и нашел поминальщиков в значительно возбужденном настроении.
Петр Дементьич сидел, поджав под себя ноги по-турецки, мерно раскачивался и, прищурив глаза, слушал, что говорили остальные. Подрумянившиеся старушонки что-то вперебой рассказывали друг дружке. Старичок стоял на соседней могиле и тоже что-то бормотал, разводя руками и силясь сохранить равновесие. Таня сидела в сторонке под кустом и с безучастным видом обрывала лепестки желтого цветка.
В бутыли водки было только на донышке, а от закуски оставались одни объедки.
Вся поверхность свежей могилы была щедро усыпана крупинками риса.
– …А она-то, матушка, и говорит мне: «Нет, уж, говорит, Терентьевна, чую, что не встать, говорит, мне».
– Не встать, не встать! Это уж я, милая, доподлинно знала, потому, может, скольких схоронила, и все так! Чуют они, матушка, сердцем чуют!
– Кажный человек… – медленно начал Петр Дементьич, по его с большим одушевлением перебил старичок:
– Вот теперь изволите видеть эту канаву (старичок торжественно указал на ближайшую, всю заросшую крапивой канавку, потерял равновесие, сполз со скользкой земли, но тотчас же снова взобрался), – так ее тогда не было, и ничего этого не было, а было поле, голое поле, и на нем сено косили для батюшек. А вон там…
– …Прихожу я этта в четверг… аль в середу? Ай нет, в четверг, еще банный день был, я из бани шла да зашла… Прихожу этта, а она-то мне: – «Терентьевна, говорит, а у нас какая беда!» – «Какая такая?» – спрашиваю. – «Зеркало-то», – говорит…
– А собака? – ввязался в беседу старичок, бросив рассказывать. – Дворницкая собака всю ночь выла!
– Выла, выла! – сокрушенно закачали головами старушонки.
Я подсел к Петру Дементьичу. Он безучастно глянул на меня мутными, пьяными глазами, отвернулся, взялся за бутыль и глотнул прямо из горлышка.
– Петр Дементьич!..
– Я Петр Дементьич! – с пьяным задором отвечал он.
– Я хотел вас спросить, как вы думаете насчет Тани. Девочка большая… Учить бы ее.
– А это уж вот ее дело! – махнул он рукой в сторону Терентьевны. – Она ее, значит, определит!
– Куда вы ее хотите определить?
– В магазин, батюшка, в модный магазин! – подхватила старушонка и обратилась к Тане. – Таня, подь-ка сюда.
Девочка не двигалась.
– Поди, поди сюда, милая! – с деланной ласковостью в голосе манила Терентьевна.
– Иди, коли зовут! – прикрикнул отец.
Таня подошла. Старуха потянулась к ней, обхватила цепкими, костлявыми руками и, привлекши к себе, положила ее голову на плечо.
