— Ладно, давай закроем неприятную тему, — сказала Лиза, забираясь под одеяло.
— Хорошо, поговорим о нас с тобой, — согласился он. Раз ты завладела моими десницами, идем завтра выбирать для тебя "брачный дар". Чтобы меня Аллах в блуде не обвинил, — улыбнулся Самир. — И все будет халяль — законно.
— Ага, придумал, — хмыкнула она. — Мне муж такой халяль устроит, мало не покажется. Антон еле на билеты денег насобирал. И вдруг я возвращаюсь с золотыми украшениями.
Лучше бы она этих слов не говорила. Глаза Самира вдруг вспыхнули недобрым светом и стали колючими. Он протянул руку, сделал несколько затяжек кальяна и строго спросил:
— У тебя есть муж?
— А что? Почему это тебя удивляет? Мне, слава Богу, двадцать два года. Я четыре года замужем.
— Но, это же страшный грех для замужней женщины — измена, — немного помолчав, и продолжая курить, каким-то чужим, холодным голосом произнес он.
— Самир, я что-то не поняла, — удивленно уставилась на него Лиза. — У тебя три жены, семеро детей и ты упрекаешь меня за единственного мужа? Если твои десницы меня узрели, так это не блуд. А, если моим десницам ты понравился, значит, я прелюбодейка? Ты же уверял, что Аллах создал мужчину и женщину равными.
— Нет, — хмуро ответил он, — упрекать тебя права не имею. Но я почему-то такого не ожидал. И мне это очень неприятно узнать. Выходит, я унизил достоинство твоего русского мужа. Грубо говоря, наставил ему рога. Почему ты не сказала, что замужем?
— А уважаемый шейх у меня об этом спрашивал?
— Да, я как-то об этом не подумал. У тебя такой невинный взгляд. Сама чистота во взоре.
— Может, ты меня ещё упрекнешь, что я тебе не девственницей досталась? — ехидно поинтересовалась она.
— Я этого не говорил, — продолжал глубоко затягиваться дымом из кальяна Самир.
Лиза была поражена такой внезапной перемене в нем. Самир сидел, закутавшись в длинный халат и развалившись на подушках. А глаза мужчины, только недавно источавшие ласку и нежность, горевшие страстью, превратились в холодные, погасшие черные угольки. В них читался укор и осуждение. Это был совершенно незнакомый ей человек. Он больше походил на падишаха или эмира, который внезапно узнал об ослушании своей рабыни-наложницы. Женщину охватило негодование.
— Что ты на меня так смотришь? — возмущенно спросила она.
— Как я на тебя смотрю? — холодно поинтересовался тот.
— Ты глянь на себя в зеркало. Прям, оскорбленный и униженный властелин, — насмешливо фыркнула Лиза. — Все вы, мужики, под одну гребенку стрижены. Одним миром мазаны, — продолжила она на повышенных тонах. — Христианин, иезуит, мусульманин — разницы нет. Вам самим Господом разрешено все. А женщина об измене и думать не смей. Да, пошли вы все в пим дырявый, — грубо, почти на истерике выкрикнула она, начиная искать свою одежду.
