— И что это за метода?
— Всего не расскажешь, — усмехнулся Самир. — Когда я уже чуток освоился, буквы все знал, читал уже неплохо и бегло, он устраивал мне испытания. Борис примитивные тексты мне не давал. Представляешь, открывает книгу Достоевского "Преступление и наказание". И велит читать вслух. Стоит над душой и заставляет по сто пять раз проговаривать каждое окончание слова. Это хуже пытки на дыбе, — покачал он головой. — Представляешь, что такое для араба выговорить: "СмеюЩАЯСЯ". Так, для примера привожу. У меня слезы катились. Язык не проворачивался.
Он открывал стихи Пушкина и тоже заставлял читать вслух. "Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты". Спрашивает, дескать, ты понял, что прочитал? Я отвечаю, что понял. Он орет, а чего тогда бубнишь, как молитву? Ты ничего не понял! Читай с выражением! С душой!
Сколько я проклятий в душе ему посылал, — приложил Самир ладонь ко лбу и покачал головой из стороны в сторону. — Он мне ещё внушал, что я должен научиться думать на русском языке. "Ты вот сейчас что думаешь?" — спрашивал меня. "А пошел бы ты, Борис Николаевич куда подалее. Глаза бы мои тебя не видели". Вот и проговаривай это у себя в мозгу по-русски. Не на арабском. Тогда и говорить научишься. Ты ночью просыпаешься и мысли по-русски, — учил он меня. — Но в двадцать два, двадцать три года, когда я ночью просыпался, мне почему-то на русском совершенно думать не хотелось, — усмехнулся он. — Я мечтал о женщине. И исключительно на родном языке. Лиза, не думай, что я извращенец какой-то. У меня гормоны играли. Это нормально в молодом возрасте. А дома ждали уже две жены.
— Ой, Самир, — лукаво взглянула на него Лиза, — ты столько лет учился в Лондоне, в России. Только не говори, что у тебя романов с иноверками не было.
— Нет, врать не буду, — хитро прищурился тот. — Случалось такое. Иногда. Но, только, если девушка мне очень нравилась. Как говорят у русских: "Это было давно и не правда". Я очень брезгливый в этом плане.
— Ладно, я о Борисе Николаевиче хочу сказать. Если он тебя так мучил, ты же мог в любое время отказаться от его услуг, — недоуменно сказала Лиза. — Тебя же никто не заставлял.
— Так оно, — усмехнулся Самир. — Но, чем больше я понимал русский, тем явственнее осознавал, что такого языка больше нет. Уже из упрямства в дальнейшем перечитал всю классику, как говорится, в первоисточнике. Причем, многие главы читал вслух и записывал на магнитофон. Потом, прослушивал. Я стал понимать малейшие эмоции. Этого нельзя передать ни на арабском, ни на английском, ни на немецком языках. И я полюбил русский.
