Под управлением любви | страница 27



Но за этот подвиг мой без притворства и коварства
и за это вдохновенье без расчета и вранья
слишком горькая на вкус, как напрасное лекарство,
эта поздняя надежда отказалась от меня.
И осталось, как всегда, непрочитанное что-то
в белой книге ожиданий, в черной книге
праздных дел…
Тонких листьев октября позолота. Жить охота,
жизнь пока не облетела, свет пока не отгорел.

«Осудите сначала себя самого…»

Осудите сначала себя самого,
научитесь искусству такому,
а уж после судите врага своего
и соседа по шару земному.
Научитесь сначала себе самому
не прощать ни единой промашки,
а уж после кричите врагу своему,
что он враг и грехи его тяжки.
Не в другом, а в себе побеждайте врага,
а когда преуспеете в этом,
не придется уж больше валять дурака —
вот и станете вы человеком.

Песенка («Совесть, благородство и достоинство…»)

Совесть, благородство и достоинство —
вот оно, святое наше воинство.
Протяни ему свою ладонь,
за него не страшно и в огонь.
Лик его высок и удивителен.
Посвяти ему свой краткий век.
Может, и не станешь победителем,
но зато умрешь как человек.

«Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал…»

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал.
А может, это школьник меня нарисовал:
я ручками размахиваю, я ножками сучу,
и уцелеть рассчитываю, и победить хочу.
Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал.
А может, просто вечером в кино я побывал?
И не хватал оружия, чужую жизнь круша,
и руки мои чистые, и праведна душа.
Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою.
А может быть, подстреленный, давно живу в раю,
и кущи там, и рощи там, и кудри по плечам…
А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.

«Восемнадцатый век из античности…»

Восемнадцатый век из античности
в назиданье нам, грешным, извлек
культ любви, обаяние личности,
наслаждения сладкий урок.
И различные высокопарности,
щегольства безупречный парад…
Не ослабнуть бы от благодарности
перед ликом скуластых наяд!
Но куда-то все кануло, сгинуло
под шершавой ладонью раба…
Несчастливую карточку вынуло
наше время и наша судьба.
И в лицо – что-то жесткое, резкое,
как по мягкому горлу ребром,
проклиная, досадуя, брезгуя
тем уже бесполезным добром.
Палаши, извлеченные наголо,
и без устали – свой своего…
А глаза милосердного ангела?..
А напрасные крики его?..

«Из Вашингтона в назначенный срок…»

Из Вашингтона в назначенный срок
в определенном судьбой экипаже
я отправляюсь (храни меня Бог)
сквозь непонятные эти пейзажи.
Что моя жизнь? – эти краски в окне.
Сколько же в них вариантов возможных,