Андрей посмотрел, как пастушата, неловко шлепая своей солдатской обувкой, подались шарить в кусты, и подумал: «Может, пронесет. Может, ничего с ними не случится».
Бабье лето кончилось, и солнечные дни, когда светло-голубое, выцветшее в жару небо казалось бездонным, когда всюду летали паутины и песок между сосен был сухой и теплый, такие дни все чаще сменялись серенькими деньками, с туманами по утрам и дождичком к обеду или к вечеру. Тогда в лесу становилось неуютно и грустно, и Андрей, побродив, слегка продрогнув, подсаживался к одному из костерков, которые раненые раскладывали из сушняка. Они или просто грелись у огня, или варили в котелках картошку, овощной суп или концентраты, добавляя к скудному госпитальному пайку такой приварок. Картошку, капусту, свеклу, бурые недозревшие помидоры и толстые желтые огурцы они добывали в деревне, покупая их там или выменивая на мыло, на нехитрые солдатские трофеи вроде авторучки, зажигалки, толстого блокнота с глянцевой бумагой или еще какой-нибудь мелочи.
Госпиталь был прифронтовой, без особых строгостей в режиме, к тому же вода в умывальниках и уборных не шла, приходилось пользоваться рукомойниками и ветряками на улице, поэтому обувь у солдат не отбирали, и они могли шататься по округе, не уходя особо далеко, чтобы поспеть к обеду или ужину, которые приносили прямо в палаты, потому что столовая училища тоже пошла под большую палату. Наступление еще не затихло, раненых прибывало много, их следовало как-то размещать, и в классных комнатах кровати стояли впритык.
С Андреем лежало еще одиннадцать человек, людей разных, но удачей было то, что никто из одиннадцати не был тяжелым, все ходили, почти не стонали по ночам, и лежалось в этом госпитале хорошо. Ближним соседом слева у него оказался парень-москвич, Сергей Даулетов, раненный в правую руку. В нее попало сразу два осколка - один рассек мышцу на предплечье, а другой отрубил большой и указательный пальцы. Как рассказал Сергей, они у него повисли на коже, и в санбате их отхватили ножницами. Но все потом у него обошлось - никаких воспалений и осложнений не случилось, раны зарастали, Сергей практически долечивался, уже вовсю наловчившись писать левой рукой, причем буквы выходили не только ровные, но и красивые. После госпиталя ему полагалось ехать домой, в Москву. Считая с удовольствием дни, которые он должен был еще отлежать, Сергей огорчался лишь одной вещью. Он сомневался, разрешат ли ему на гражданке работать шофером. Он в армию попал с машины, на которой развозил продукты по детским садам, а так как но закону за ним сохранялась эта работа, он и хотел вернуться к ней. С надеждой глядя на Андрея, ожидая подтверждения, что его планы сесть за руль машины, которая развозит продукты по детсадикам, сбудутся, он спрашивал:
