- Не знаю, - мямлил Веня, смущаясь. - Это ведь дело тонкое. Секреты фокусов передают от отца к сыну. Так я слышал. Но, возможно, при Госцирке и есть какая-нибудь группа, где учат новичков.
- Не может, чтобы не было! - утверждал себя в вере Ванятка. - Страна вон какая огромная. И везде нужны фокусники. Разве единоличники тут осилят? Все, буду разузнавать, что, где и как. Хочу, чтоб тоже в черной шляпе трубой!
Нет, Ванятка напропалую врал насчет фокусничества: как окончательно решенное, он не раз заявлял, что после войны подается из своей бедной рязанской земли на Волгу, где люди, так он говорил, как сыр в масле катаются.
- А чо? А чо? - возбуждался он, когда ему про сыр и масло не верили. - Возьми хоть того же Головатого. Возьми его, Ферапонта этого. Откуда у него сто тыщ? А? Откудова?
Это был аргумент, конечно, сильнейший. Ферапонт Головатый, как писалось в газетах и передавалось по радио, сдал сто тысяч рублей в Фонд обороны на постройку самолета и передал его летчику, своему земляку, - саратовцу Борису Еремину. «Пусть, думаю, и мой подарок поможет крошить немца», - писал Головатый в газетах.
- Значит, там, на Волге, колхозники по столько зарабатывают, что самолеты покупают. Вот туда и подамся! И не говори мне, и слушать больше ничего не хочу!
Да, решительным был Ванятка в спорах на эту тему.
- К Ферапонту! И больше никуда!- резал он ладонью воздух и задирал голову, как будто разглядывая через сотни километров колхоз Ферапонта Головатого, его дом, крыльцо и дверь, в которую ему надлежит после войны постучаться.
Врал, конечно, Ванятка. Напропалую врал и насчет фокусов, и насчет деревни, и насчет черной шляпы трубой.
В те редкие дни или просто вечера, когда рота, бывая во втором эшелоне, попадала в несожженные деревни, а встречались и такие - у немцев не хватало рук для всего,- в те редкие свободные часы вечеров, когда служебные дела кончались, Ванятка первым шел к околице или к почте, или к сельсовету, словом, к тому месту, где вечерами собирается молодежь. В каждой деревне есть такое место.
Как, по каким признакам узнавал о нем Ванятка, оставалось неизвестно. Но к посиделкам, как он называл такие гуляния, Ванятка тщательно умывался, подшивал стираную тряпочку вместо подворотничка, сбивал пыль с ботинок и обмоток и трогался. Шел он на посиделки особенной походкой - не торопясь, вразвалочку, закидывая в рот сразу много семечек, держа в левой руке чуть на отлете между пальцами козью ножку.
