Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты в люльке, качаясь, плыл…
Выступали артисты на «студебеккере», борта у которого были опущены, так что получилась как бы небольшая открытая с трех сторон сцена, приподнятая над землей. Довольно большая поляна была окружена старыми соснами, они росли плотно, смыкаясь кронами, и на поляне от этого создавался резонанс, даже эхо, так что все было прекрасно слышно даже тем, кто завалился под соснами.
Чтица была рослой, плотной, пышноволосой, в театральном серебристом платье с вырезом наподобие червового туза, дамой лет тридцати с сильным, хорошо поставленным голосом. Каждое слово стихотворения звучало как бы отдельно - так четко, ударно она его произносила, - но в то же время все они складывались в литые предложения, а предложения в строфы.
Чтица распахивала руки, а ладони сгибала к себе, как бы показывая, что хочет охватить ими все на поляне, откидывала голову, как бы стремясь вобрать в себя небо, отчего ее пышные подкрашенные волосы ниспадали за спиной, и их шевелил ветер.
Никто не кашлял, не переговаривался, не чиркал железкой о кремень «катюши», чтобы прикурить, зажав цигарку в стиснутых зубах, и было слышно не только каждое слово, а даже как актриса вдыхает воздух, а когда она замолкала, делала паузу, то было слышно, как переговариваются кузнечики, стучит где-то далеко дятел и что где-то, еще дальше, летят чьи-то самолеты.
… Если мать тебе дорога,
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть,
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист к ней, постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав,
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье,
И стелили ему постель…
- И стелили ему постель… - шепотом повторил Папа Карло - тут как раз чтица сделала паузу - и сердито засопел, уронив подбородок к груди и уставившись на рыжие носки своих ботинок.
Они все - весь взвод - сидели почти рядом с грузовиком, так, шагах всего в пятнадцати от него, и могли хорошо разглядеть каждого, кто выступал. С такого расстояния было видно, что у чтицы глаза подведенные, и там, на голове, где ее волосы распадались, они у корней не белые, а рыжеватые, но все равно чтица по сравнению с девушками в солдатском обмундировании - с сестрами, связистками, регулировщицами - представлялась очень красивой женщиной, статной, с высокой шеей, яркими губами.
- Хороша тетенька! - так оценил ее Ванятка, когда она вышла для своего чтения.
