Какая-то женщина,. простоволосая, босая, в порванной кофте, с лицом искаженным, с набок скошенным ртом, бежала, крича:
- О дитынко! О дитынко!
Мальчик у нее на руках, лет шести, в короткой домотканой свитке, в заправленных в сапоги, окровавленных на животе брюках, уже не стонал, а лишь слабо хватал воздух, как бы глотал его и как бы задыхался им. На свисшей через материнскую руку его белесой головенке были кровавые сгустки, затекшие и на лоб, отчего закатившиеся так глубоко, что спрятались зрачки, глаза мальчика казались в прыгающем от пламени свете иссиня-белыми.
За женщиной, спотыкаясь, не видя ничего, кроме своей левой руки, кисть которой висела, болтаясь на сухожильях, обнажив белеющие косточки, потому что кровь из руки падала вниз, за женщиной бежала девочка лет десяти, тоже босая, тоже раздетая, тоже простоволосая, в одном лишь платьишке, заляпанном по подолу и жидкой грязью, и алой кровью.
- О боже ж мий! О боже! О рученька моя, о боже ж мий! - причитала девочка и тут же сбивалась на жалкий, как у подстреленного зайчонка визг: - А-я-я-я-я-я-яй! А-я-я-я-я-яй!
Стас, швырнув Андрею ведро, метнулся к девочке, схватил ее под колени, бросил себе на плечо, как куль, и побежал к медпункту. От этого кисть на руке девочки затрепетала сильней, девочке стало больней, и она закричала:
- А-а-а! Дядечку! Больно ж! Пустить! Пустить меня! Больно ж! Больно ж!.. - но Стас, не обращая внимания на этот крик, притиснул ее к себе, не давая вырваться, и побежал, побежал, побежал и, обгоняя мать, на ходу крикнул ей:
- Быстрей! Быстро! Не отставай!
Андрей, коротко глянув на запад, пробормотал: «Гады!..», но ему сунули ведро с водой, крикнув: «Не разевай рот! Давай, давай, давай!»
Когда солнце срезалось горизонтом наполовину, сожженные и разрушенные дома дотлевали; чадили, догорая, оттянутые на буксирах сгоревшие машины, парили залитые водой танки, из которых выгружали боекомплект, снимали пулеметы. Слышались команды: «Проверить людей, имущество! Доложить…», наверное, всем раненым оказали помощь, а всех убитых снесли на бугорок, на сельское кладбище и положили - деревенских рядом с могилками под ветхими, покосившимися, осевшими крестами, а военных - чуть в стороне, где какой-то сержант уже делал разметку для братской могилы.
Стас, вернувшись, бросил мрачно:
- Пацана нет. У девочки нет кисти. Мать спит - кубик морфия…
Он сел рядом на остатки завалинки, подгреб сапогом углей, сдвинул к ним несколько головешек и так и сидел, уронив голову и грея руки…
