Виктор плотно натянул тюбетейку, примяв волосы.
Зайчик продолжал вычерчивать окружности. Все правильно. Ну, а дальше что?
Он вспомнил неподвижные ожидающие тени, и они появились перед ним в воздухе. Еще более неясные, чем в действительности, схематичные, без деталей, но это были определенно они — те, о которых он думал!
Полузакрыв глаза, Виктор постарался как можно ярче представить себе фигуру того из них, белорогого, который, взмахивая щупальцами, оседлал себя прибором, и он сейчас же смутно вырисовался из мелькающих бликов.
Неужели образы, возникающие у него в мозгу, переносятся на этот невидимый экран?
Темные блики лихорадочно заплясали…
Виктор напряженно старался унять волнение, успокоить пляску мыслей, сосредоточиться на каком-то одном образе. На миг ему это удалось, и перед ним мелькнула фигура Лены, ее грустное лицо и печальные глаза — такие, какими они остались в его памяти в момент расставания. Потом появилась стартовая площадка перед запуском… Напряженные глаза Дорошенко… Опять неподвижные тени за перегородкой… Потом все смешалось…
Он обернулся. Его хозяева торопливо раскачивались, перескакивая с места на место, и в их немой суете чувствовалось то же радостное возбуждение, которое охватило и Виктора.
Опыт удался! Сапиенсы нашли с ним общий язык!
Правда, это был очень ограниченный язык — язык образов, картинок, а не слов. На нем можно было сказать лишь «яблоня» или «сосна», а не «дерево», на нем не скажешь «вы нравитесь мне» или «добро пожаловать!». Но все же это язык!
Снова сосредоточиться Виктору не удалось. Призраки мелькали, плясали, смешивались. Он устал от этого непривычного напряжения, сдернул с головы тюбетейку и, обернувшись к своим собеседникам, сказал:
— Не могу, дорогие… Дайте немного успокоиться.
Тени сапиенсов быстро качнулись к одной, которая виднелась несколько в стороне. Она задвигала щупальцами над другим прибором, а остальные, как будто ожидая, замерли. Через минуту тень у прибора прекратила возню, сапиенсы повернулись к Виктору, и он услышал в мертвой тишине громкий ясный голос:
— Не, могу, дорогие, дайте, немного, успокоиться.
Виктор задохнулся…
Голос был не его. Это был вообще не человеческий голос! Довольно низкий, совершенно лишенный какого-либо выражения, он произносил каждое слово, как отдельную фразу, механически воспроизводя лишь основу, внутренний каркас звуков.
Это был голос прибора! Но их прибора! Их голос!.. Потрясенный этими звуками до немоты, Виктор только через некоторое время растерянно прошептал:
