Быстрый подсчет показал, что при форсированном режиме микроаккумулятор будет давать необходимые полампера в течение восемнадцати земных суток. Этого было более чем достаточно, учитывая даже возможную задержку ракетоплана. Присоединение аккумулятора к приборам вызовет определенные болевые ощущения, но какое значение имеют считанные секунды по сравнению с тем, что произойдет потом. Можно согласиться на любую боль, если бы она исключала необходимость последнего шага. Жаль, что не исключает…
Сетдар отсоединил от магистрали все аппараты, кроме трех необходимых, тщательно проверил автоматику смены перфокарт.
— Ничего не поделаешь, Молох требует жертв, — невесело пожаловался он эрголятору и, не удержавшись, нежно провел пальцами по ребристой пирамидке прибора. Потом медленно обвел взглядом помещение. Наружу смотреть не хотелось: там были враждебность и тоскливые, резкие краски чужого мира. А здесь оставался кусочек родной Земли, и он внимательно, не пропуская ни одной детали, осмотрел приборные доски, шкалы, кнопки и клавиши управления. Все это было знакомо, дорого, и всего этого по сути дела уже не существовало.
«Мир есть только потому, что он отражается в моем сознании». Какой-то печальный смысл был в этом кредо солипсистов? Нет, смысла не было, потому что тогда превращается в нелепость, в кошмарную бессмыслицу то, что он собирается сделать.
Сквозь ткань Костюма Сетдар потрогал в боковом кармашке капсулу, которую он отобрал у жены, и поискал глазами диктофон. Несколько мгновений поколебался и щелкнул тумблером автоповтора.
«— … Я пуста, понимаешь? В моей оболочке только ожидание…»
Чувствуя, как поднимается в груди волна горькой нежности, Сетдар торопливо сказал:
— Прости меня, Лю. Я — не могу поступить иначе. Я тоже люблю. И тебя… И Вальку… И весь мир… Но я ничего не сумел придумать. Прости меня, девочка.
Осторожно, словно боясь расплескать наполненный до краев стакан, Сетдар подошел к креслу у пульта сингулятора и сел. Вживленные в его тело микроаккумулятор и такой же микроскопический тиратрон, заменивший сердечную мышцу, никогда раньше не ощущались как инородные предметы. Сейчас он остро чувствовал биение импульсов. Для них требовалось всего пять десятых миллиампера, и, конечно, никакой тиратрон не выдержит тысячекратной перегрузки.
Сетдар сделал глубокий вдох, задержал дыхание и взял скальпель. Предстояла минута боли — последнее доступное ему ощущение на пороге Бездны.
