Через полчаса, несколько ошеломленный открытием, он встал из-за стола. Три колонки формул и выкладок говорили, что идет ядерный процесс, устойчивый и ровный процесс образования атомов технеция. По твердому мнению физиков, это могло происходить только в условиях колоссальных температур и давлений или же при интенсивном потоке субсветовых нейтронов. В данном случае давление исчерпывалось девятнадцатью миллиметрами ртутного столба, а температура едва превышала восемьсот градусов по Кельвину. Третья колонка формул свидетельствовала, что и радиация среды держится стабильно на среднем уровне. Правда, счетчик больших энергий зарегистрировал необычно высокий подъем, совпадающий по времени со взрывом силовой установки, но это, по всей вероятности, и была фиксация взрыва.
Сетдар зашагал по комнате, не замечая, что поминутно ударяется о многочисленные выступы и углы аппаратуры. Он вообще ничего не замечал и даже свирепо грыз ноготь — привычка, от которой, казалось, окончательно отучила его жена. Он напряженно думал.
Технеций не такой уж редкий и ценный металл. Как побочный продукт работы реакторов — его получают в достаточных количествах. Возможность открытия заключалась в том, что образование элементов происходило в очень уж обычных условиях. Природа протягивала человеку ключ от своей кухни, открывала ему тайну тайн, а он не мог воспользоваться этим потому, что какой-то несчастный метеорит из восьмисот тридцати миллионов квадратных километров, составляющих поверхность Меркурия, выбрал для своего падения именно те двадцать метров, которые занимала силовая установка.
— Преступление!
Это Сетдар сказал вслух. Он не боялся решительных определений и не мог иначе расценивать свою бездеятельность. Никакие обстоятельства не могли, по его мнению, послужить достаточным оправданием. Он обязан сделать невозможное. Как ученый, как человек двадцать первого столетия, он обязан заставить приборы работать двенадцать суток. Земных суток. Всего-навсего двести восемьдесят восемь часов.
Неправдоподобной белизной горело плато. Чернели тени скал. Ленивым маятником качалось над близким горизонтом недоброе Солнце. Молох, неожиданно подумал Сетдар. Свирепый бог финикийцев, требовавший человеческих жертв. Сетдар усмехнулся: его имя, данное по настоянию прадеда, переводилось как «тысяча богов». Одного бы единственного сюда, повелителя энергии! Приборы очень экономичны, им достаточен ток всего в полампера. Жалких пятьсот миллиампер на двенадцать дней, — ты слышишь, бог?
