— Вот-вот, — она грустно отстранилась. — Уже затянуло. — Пошла к двери, обернулась: — Ничего я тебе не расскажу.
— Почему ты не хочешь пойти вместе? — я почти расстроился.
Ушла. Вместо нее появилась Алина, уселась в кресло с чашкой чая и посмотрела с легким вызовом.
— А я очень хорошо провела день.
— Не обижайся на меня, — попросил я. — Мне нужно было развеяться.
— Что не так, Кирилл? — она грустно приподняла брови. — Я вроде не очень нудная супруга. По карманам у тебя не шарю. В душу к тебе не лезу. Ну, может… может, я иногда бываю не права. Но если ты просто гулял… просто!., неужели ты не мог взять меня с собой?
Я присел перед ней на корточки:
— Ты не нудная. Это я, наверное, нудный. Не могу придумать, чем нам развлечься.
— Расскажи, — попросила она.
И я рассказал. Алина слушала очень внимательно, не сводя с меня глаз и забыв о своем чае. Еще никогда она не слушала меня так.
— Вот, — зачем-то добавил я, закончив.
Нервно сглотнула, провела рукой по глазам:
— Боже мой.
— Да ладно, не вникай, — я беспечно махнул рукой. — Может, показалось.
— Показалось, — повторила Алина. — А ты знаешь, Кирилл, что у нашего дворника нет никакой дочери?
— Значит, она мне просто наврала, — я поморщился. — Дети это любят, ты же знаешь…
Алина обожает торчать в ванной, и это хорошо, потому что в начале десятого вечера мне вдруг до безумия захотелось включить приемник. Вопрос сложился в голове мгновенно, и я надавил на кнопку, мысленно проговорив: «Что это было сегодня?».
Передавали какую-то радиопьесу, и женский голос, полный мольбы и отчаяния, почти крикнул из гулкого эфира: «Как ты мог! Ну, как ты мог бросить меня совершенно одну в этих жутких местах?!».
Вот так. С этого мои мучения и начались.
* * *
Я говорил вам, что не люблю свою работу?
В понедельник я высидел там только до обеда — больше не смог. Компьютер с незаконченным отчетом за октябрь вызывал такую тошноту, что я не выдержал и, зло ткнув кнопку «POWER», пошел к начальнику. Старательно строя рожи, отпросился к зубному врачу, запрыгнул в подошедший автобус и поехал. Ливень был такой, что я назвал бы его тропическим, не будь он по-осеннему холодным и тоскливым. Автобус шел полупустой, пассажиры зевали.
Я надеялся — отпустит, если прийти еще раз. Тревога, томление, зуд в душе — все пройдет. Перестанет терзать мысль, что я что-то потерял в царстве вымерших жилищ.
Сырую землю развезло в кашу, и мокрый сад стал недосягаем. Башенка скрылась в тумане, а песчаные горы потемнели и словно приблизились — рукой подать.
