— Кого забрал? Меч?
— Искусство. То, что я передавал тебе все эти годы. Ты... Как ты думаешь, сколько мне лет?
— Одно время я думал, что никак не меньше пятисот, а теперь...
— Мне шестьсот четыре года, мальчик. Не больше, и не меньше.
— Но как, как возможно такое? Одни считали вас божеством, другие — отродьем, продавшим душу демонам, третьи — почитали за духа-защитника. Что из этого правда, а что — вымысел? Вот вы, а вот ваша кровь на моих руках!
— Искусство. Это оно поддерживало меня все эти годы. Случилось так, что я стал его избранником. Воплощением воинского Искусства, сосредоточием умения сражаться на мечах. Наверное, меня можно было бы назвать богом Меча. Но это не так, я всего лишь сосуд, временное хранилище Искусства. Вся сила моя — это бессмертие, да совершенное владение клинком холодным оружием. Да еще вот этот Меч...
— Разве этого мало?
— Этого для меня оказалось даже слишком много! Поначалу, я вел себя как ребенок, играл с приобретенной силой. Захватывал города, свергал правителей. Потом остепенился. Меняя имена и обличья, становился героем сотен войн и тысяч турниров. А потом... Потом слава и золото утратили для меня свой блеск. Я устал, устал от жизни.
— Разве такое бывает?
— Уж поверь моему опыту. Вон, и Алонсо тебе может подтвердить, — Мечник кивнул в сторону клоуна, испуганно жавшегося к стене. — И тогда я решил избавиться от него, от Искусства.
— Как?
— Передать его другим. Это как энергия, как сила. Получая ее, даже самый неловкий и никудышный боец может стать умелым воином. Ну а если у человека талант, то он...
— ...становится героем! Так вот зачем вам нужны были ученики!
— По каплям, по крупицам выдавливал я из себя Искусство, отдавая его своим ученикам. Кто-то брал меньше, кто-то больше. Ты... — Мечник закашлялся, и кровь с новой силой хлынула из пробитой груди, — Ты забрал почти все, что у меня было, а это большая часть из того, что я получил, став Избранным. Даже Меч признал тебя.
— И что это значит?
— Посмотри, посмотри на свое плечо. Перед тем, как пропустить твой удар, я рассек его до самой кости.
Юноша провел пальцем по разрубленной рубахе. Края ткани были сильно пропитаны кровью, но на коже не было ни царапинки.
— Твоя рана исцелилась. Теперь — ты сосуд! Искусство живет в тебе. Так уж заведено, что оно не может просто быть. Всегда должен быть кто-то, кто будет нести это бремя, будет для него сосудом. Проклятье оно, или благо — я не знаю. Я был не первый. И ты не станешь последним...
