Канун нового 1945 года
Мы только что вернулись с работы. Съеден ужин, выпит «кофе», и мы жуем оставшиеся крошки хлеба. На улице очень холодно. Несколько палок — все наше топливо — дают мало тепла. Я сижу, сжавшись на своей койке, пытаясь согреться, и слушаю, о чем говорят мои соседки. Кто-то сказал:
— Канун Нового года.
— Какая разница? — прозвучало с другой койки.
— Люди надевают все самое лучшее и готовятся к обеду, — откликнулась третья девушка.
— Ты помнишь, как было весело? — сказала Магда.
— Только год тому назад, — ответила Тери, — а кажется будто это было в другой жизни.
Девушки пробудились от апатии и вступили в разговор. Каждая о чем-то вспоминала. Каждой хотелось рассказать о том, что было в канун прошлого Нового года, поделиться счастливыми воспоминаниями.
— Помните, что было на обед?
— Петер всегда приносил много пива.
— Я была влюблена в Петера. Где он может быть теперь? Как ты думаешь, он жив?
— Конечно, он молод и силен.
— Помнишь мою розовую шелковую блузку с оборочками? Она мне так шла! В прошлый раз я была в ней на Новый год, — сказала Ольга, красавица Ольга, которая теперь сидела согнувшись, худая, с колючим ежиком на голове.
Какое счастье, что она не может видеть себя теперь, подумала я. В прошлом году она была королевой бала.
— Неужели это было только год назад? — спросила Божи, сестра Ольги. — Кажется, что прошла целая жизнь.
— Вечность в одном мгновении, — сказала Магда, у которой всегда была наготове цитата. — Хотя Блэйк имел в виду совсем другое.
Они болтали. Я слушала. Меня тоже одолевали воспоминания, но мне было бы слишком больно выразить их словами. Я начала понимать Данте: «Nessun maggior dolor…». Нет большей муки, чем вспоминать о счастливом времени, будучи в горе.
Прозвучал свисток, и лампы погасили. Нам не хотелось спать, и мы зажгли сальную свечу, которую кому-то удалось достать. Мы сидели на корточках и предавались воспоминаниям. Воспоминания чередовались со стихами и рассказами. Каждая вносила свою лепту.
Рожи запела. У нее был мягкий, красивый голос, некоторые девушки стали подпевать. Все заплакали, когда Рожи пела о бедной маленькой девочке, одетой в лохмотья и продававшей на морозе спички прохожим.
— Бельц, мой маленький город, где ты? — раздалось печально на еврейском языке с одной из нар. Другой голос запел «Моя еврейская мама».
Когда мы вволю наплакались и спели все песни, кто-то спросил:
— Каким будет 1945 год?
— Таким же, как 1944.
— Как вы думаете, будем мы здесь в канун следующего Нового года?
