Ты — рядом, и все прекрасно… | страница 22



То… лягушонок – худенький, смешной —
Увидел в первый раз венец творенья!
И вряд ли я забуду этот миг,
Хоть ничего и не случилось вроде…
Пульсирует ли нынче мой родник
И жив ли мой растерянный уродик?
Как жаль, что никогда я не пойму,
С улыбкой встречу вспоминая эту,
Какой же показалась я ему? —
Должно быть, чудищем с другой планеты!

В степи

Гладит голые плечи
Суховей горячо.
Ошалевший кузнечик
Мне взлетел на плечо.
Я боюсь шевельнуться,
Я доверьем горда.
Степь – как медное блюдце.
Что блеснуло? Вода!
Ручеек неказистый,
Но вода в нем сладка…
Что мелькнуло как искра —
Неужели строка?

Зачем нам дарит жизнь любовь и дружбу?

«– Рысью марш!..»

– Рысью марш! —
Рванулись с места кони.
Вот летит карьером наш отряд.
– Ну, а все же юность не догонишь! —
Звонко мне подковы говорят.
Всех обходит школьница-девчонка,
Ветер треплет озорную прядь.
Мне подковы повторяют звонко:
«Все напрасно
Юность догонять!»
Не догнать?
В седло врастаю крепче,
Хлыст и шпоры – мокрому коню.
И кричу в степной бескрайний вечер:
– Догоню!
Ей-богу, догоню!

«Ты разлюбишь меня…»

Ты разлюбишь меня…
Если все-таки станется это,
Повториться не сможет
Наше первое смуглое лето —
Все в росе по колено,
Все в укусах крапивы…
Наше первое лето —
Как мы были глупы и счастливы!
Ты разлюбишь меня…
Значит, яростной крымской весною,
Партизанской весной
Не вернешься ты в юность со мною.
Будет рядом другая —
Вероятно, моложе, яснее,
Только в юность свою
Возвратиться не сможешь ты с нею.
Я забуду тебя.
Я не стану тебе даже сниться.
Лишь в окошко твое
Вдруг слепая ударится птица.
Ты проснешься, а после
Не сумеешь уснуть до рассвета…
Ты разлюбишь меня?
Не надейся, мой милый, на это!

Наталья Пушкина

Ах, просто ли
Испить такую чашу —
Подругой гения
Вдруг стать в осьмнадцать лет?..
Наталья Николаевна,
Наташа,
И после смерти
Вам покоя нет.
Была прекрасна —
Виновата, значит:
Такое ясно каждому,
Как день.
И негодуют, сетуют, судачат
И судят-рядят
Все кому не лень.
А просто ли
Испить такую чашу?
И так ли весело и гладко
Шли
Дела у той,
Что сестры звали
«Таша»,
А мы – великосветски! —
«Натали»?
…Поэта носит
По степям и хатам,
Он у Емельки Пугача
«В плену».
Лишь спрашивает в письмах
Грубовато,
По-русски, по-расейски:
«Ты брюхата?» —
Свою великосветскую жену.
И на дворе на постоялом где-то
Строчит ей снова:
«Не зови, постой».
И тянутся прелестницы
К поэту,
И сам он, как известно,
Не святой…
Да, торопила —
Скоро роды снова.
Да, ревновала
И звала домой.
Что этой девочке
До Пугачева,
Когда порой
Хоть в петлю лезть самой?
Коль не любила бы —
Не ревновала.