Мамины подрезанные крылья, с чем она упорно не хотела считаться, после неудачного перелета в райские туринские края, где любви, счастья и бараков хватает в избытке на всех, довольно долго имели крайне потрепанный вид. Однако время лечит все, в том числе и крылья…
А вообще-то жили мы тогда довольно бодро. То и дело по разным поводам в поселке устраивались увеселения, попросту называвшиеся массовками, но мои родители всегда именовали их полным титулом — «массовые гуляния».
Чаще всего они случались, наверное, в дни так называемых «профессиональных праздников», но коллективно выпить и покуролесить считалось незазорным и по большим «красным» числам, а также в обычные воскресенья, лишь бы погода позволяла.
Начальству-то никаких хлопот — только брось клич. Активисты найдут некое живописное место на лоне природы, а на лоне природы, по сути дела, все места живописны, только бы большой помойки поблизости не наблюдалось, а люди уж сами подтянутся, приволокут все необходимое и достаточное, от гармошки до картошки. Тогда ведь, между прочим, самогонка уже возбранялась, но бражка еще не возбранялась. Более того, она свободно продавалась гранеными стаканами в различных забегаловках.
Массовки проходили чрезвычайно шумно, игриво и почти всегда кроваво. Нас, детей, туда тоже брали. После массовок в доме появлялись фотографии, запечатлевшие родителей в состоянии веселости в забавных позах среди множества чужих людей. Фотографии наклеивались, но чаще просто вставлялись в альбом, где имелись такие специальные дырочки. И альбом ложился на полку до следующего раза. Однако я любил его содержимое разглядывать и чаще, если случалось настроение. И с удивлением обнаруживал странные перемены — дядьки, с которыми мама иной раз в обнимку снималась, оказывались безжалостно отрезанными ножницами, а их руки оставались на месте, что давало мне повод для жутковатых, но одновременно и саркастических фантазий.
Не думаю, что эти ампутации производил отец, скорее, ими занималась мама, во-первых, как бы превентивно, а во-вторых, наверное, иной раз ей и самой было неловко — часто протрезвевшему человеку бывает неловко за себя нетрезвого…
С тех самых времен и звучат в моих ушах песни советских композиторов, песни родительской молодости. Конечно, песни моей молодости тоже который раз звучат, но чтоб хоть одна до конца — нет. Зато более старые помнятся от первой до последней строчки, их я всю жизнь и пою, причем не по случаю праздников и возлияний, а просто так. Пою, изумляя моих домашних, а также и самого себя фантастической емкостью и неразборчивостью человеческой памяти.
