Вскоре вошли члены суда. Стаменов знал только председателя: его считали выдержанным, разумным и осторожным судьей. И адвокаты, особенно молодые, работая с ним, чувствовали себя увереннее. Люди в зале встали, председатель кивнул, и все снова сели. Заседание началось.
Сначала выкрикнули имя подсудимого. Радев поднялся. Теперь он выглядел совершенно спокойным. На вопросы отвечал тихо, но четко и ясно. После установления личности подсудимого председатель дал ход делу. Обвинительный акт был слишком лаконичным для такого тяжкого преступления, а заключение — так категорично, что казалось, это судебное разбирательство — лишь досадная формальность. Стаменов не слушал. Ему хотелось встретиться взглядом со своим подзащитным, но Радев сидел с опущенной головой.
Председатель закончил. Наступил решительный момент. Стаменов затаил дух.
— Обвиняемый, вы получили копию обвинительного акта?
— Да, — тихо ответил Радев.
— Вы понимаете, в чем вас обвиняет прокурор?
— Да.
— Вы признаете себя виновным?
Радев мучительно сглотнул.
— Нет, не признаю! — ответил он. — Я не убивал своей жены!
Председателя, видимо, не особенно удивил этот неожиданный ответ. Только лицо у него нахмурилось.
— Во время следствия вы сделали полное устное и письменное самопризнание. Почему? Может быть, вас к этому принуждали?
— Нет, нет! Товарищи были исключительно внимательны.
— Тогда в чем же дело?
— Я был в отчаянии, товарищ судья, потрясен смертью жены.
— Говорите громче! — сказал председатель и повернулся к секретарю. — Он был потрясен смертью жены. Дальше?
— Мне было безразлично, что со мной станет. Я хотел уйти из жизни вместе с ней.
Стаменов уже слышал это объяснение. В пустой канцелярии тюрьмы его еще как-то можно было принять. Но сейчас оно прозвучало не слишком убедительно. Стаменов почувствовал это по гулу возмущения, пронесшемуся в зале.
— Нахал! — послышался ясный женский голос.
Это не выдержала старшая из старых дев. Председатель нахмурился.
— Тихо! — сказал он. Потом добавил: — Ваше объяснение кажется мне совершенно неправдоподобным. Я бы еще понял, если бы против вас были выдвинуты доказательства, которым вы не могли бы дать разумное объяснение. Оказались бы не в силах сопротивляться. Но в том-то и дело, что почти все доказательства дали следствию вы сами.
— Я уже сказал, товарищ судья. Мне не хотелось жить…
— И вы решили уйти из жизни? Вас не останавливало даже то, что вы были бы навсегда опозорены в глазах окружающих и — в первую очередь — своих близких?
