Нужно немедленно поговорить с Илиевым. Некоторые молодые юристы с присущей юным беспощадностью считали Илиева безнадежно дряхлым стариком. Их удивляла привязанность Стаменова к этому невероятному цинику. Возможно, он и впрямь был таким, но Стаменов любил его. Он с удовольствием слушал его вечные рассказы о судебных делах прошлого. И страницы книги человеческих судеб раскрывались перед молодым адвокатом. Нет, Илиев, конечно, не циник. У него было изболевшееся доброе сердце, все еще полное любви, а этого достаточно, чтобы человек загрустил и вслух опровергал прописные истины.
Стаменов еще на грязной лестнице Дома торговли почувствовал запах кофе. Адвокат Илиев пил его так много, что все свободное время только то и делал, что крутил старую металлическую мельницу.
У адвоката сидела клиентка. Она была такой откормленной и смиренно-печальной, что Стаменов сразу понял — речь идет о разводе. Скорее всего ее муж попал в тюрьму за злоупотребления. Илиев бегло взглянул на него, но состояние коллеги понял сразу.
— Я тебе нужен?
— Если…
— Подожди меня внизу, — прервал Старик. — Я буду через десять минут.
«Внизу» — означало в небольшой пивной. Да, они не чурались ни лестницы вверх, ни подвала. Всегда садились за столик возле четырехугольной колонны, рассчитанный на двух человек. К Стаменову сейчас же подошел официант — такая яркая шевелюра пылает и в полумраке. Молодой человек решил, что стоит сразу же заказать что-нибудь и для Илиева.
— Рюмку ракии, — сказал он. — С солеными огурчиками. А для меня — розовый…
— Ликера нет.
— Совсем нет?
— Совсем. Вчера какой-то забулдыга купил последнюю бутылку.
Увы, в этом городе он был не единственным человеком, обладающим изысканным вкусом.
— Тогда и мне рюмку ракии, — неуверенно произнес он.
Когда Старик пришел, ракия была уже подана.
— Из тебя получится человек, — одобрительно сказал он. — Давай, рассказывай.
Стаменов добросовестно рассказал ему обо всем, что пережил в эти душные послеобеденные часы. И вдруг ему показалось, что Старик слушает его рассеянно. Он обиделся и замолчал. Илиев подцепил последний кусок огурца, потом уверенно заявил:
— Не верю я ни в безвинных ангелов, ни в раскаявшихся грешников. Самоубийство через признание… Как бы не так!
Стаменову показалось, что Старик рассуждает слишком примитивно.
— Я могу себе представить человека в подобном душевном состоянии, — произнес он наконец.
— А я вот не могу. И не знаю такого случая в судебной практике. Я бы понял, если бы в этом был какой-то смысл. Скажем, искупить таким образом свою вину… А в данном случае он сам является потерпевшим.
