Случайный рыцарь [Проклятие белого Магга] | страница 37
— Я иду, — подтвердил Максим и, пошатываясь, встал. — Л-ложитесь с-спать… Я п-прог-гуляюсь и в-вернусь.
Магг пытался его остановить, но он оттолкнул назойливого слугу и шагнул в светлую чащу. Росные кусты обняли его и обмыли разгоряченное лицо. Деревья расступились. Максиму показалось, что он видит весь лес, окутанный зеленой таинственной дымкой, из которой прожектор луны то фотографически резко выхватывал отдельную ветку, листик, ствол дерева или спящую птицу, то уводил его взор в туманные глубины, где дремали глубокие затоны реки, а овраги кутались в терновник, и где лешие пугали веселых русалок, ведущих на полянах свои полночные хороводы.
— Иди сюда, любый, — позвал его тихий голос, шедший от раскидистого дерева с переплетенными стволами. — Иди, мой коханый, не бойся.
Максим ступил под полог кроны. Лунный свет погас, сумрак сгустился, но зеленая дымка осталась, и из нее проступило знакомое прекрасное лицо, тонкие руки, протянутые ему навстречу. Девушка то ли пряталась за разветвлением двух стволов, то ли вырастала из самого дерева.
— Дульси? — прошептал Максим. Голова его кружилась, тело стало легким-легким, почти невесомым, и он без страха принял ее объятия.
— Мавка я, лесная русалка, — засмеялась девушка, прижимая его к своей, пахнущей мятой и весенними ландышами груди. — Ты обознался, дурненькый мий. Это желание любви, тоска о ней робыть нас схожымы.
Эти несколько украинских слов прозвучали для Максима как музыка, вернули ему детство и мову отца, из которой когда-то он любил добывать отдельные слова-коштовности и любовался-мылувався ими.
Он запустил пальцы в распущенные зеленые волосы Мавки, шелковистые и живые, как мех зайчика, которого сто лет тому назад случайно поймали на охоте друзья отца и принесли ему, маленькому. Стал целовать ее кожу, которая смеялась от каждого прикосновения, пить из губ ее вкус терна и малины, диких груш и перезревшей солнечной земляники.
— Но ведь ты погубишь меня, — выдохнул Максим, на миг оторвавшись от русалки. — Замилуешь, залоскочешь, а потом затянешь к рыбам в омут.
— Дурненькый мий, — горячо отвечала Мавка. — Это бабусини казкы. Даже нежить живет прыстрастью, одной только страстью! Люби ж меня, кохай! До знемогы, до жаху, до безтямы… Возьми меня!
Максим почувствовал, что еще немного — и он потеряет сознание.
— Но ведь ты… не женщина, — пробормотал он. — У тебя нет тела.
— Зато у меня есть четыре дупла, — смущенно шепнула ему на ухо Мавка.