«Пусть будут муки, — подумал Адам. — Любые… Адские! Пусть сжигает меня огонь памяти… Зато останется душа. Больная, кровоточащая — живая душа!»
— Что же ты? — спросил Харон и показал глазами на весло.
Адам ухватился за деревянную, отполированную до блеска рукоять. Тяжелое весло показалось ему необычайно легким. Небо над Аидом немного просветлело, и он подумал, что тут, оказывается, тоже возможны перемены, а значит, и движение жизни. Пусть малюсенькое, едва заметное, как дыхание спящего ребенка, но достаточное, чтобы противостоять тлену и вечности. Живой душе нужен, конечно, весь мир, но она умеет довольствоваться и крохой. А если не умеет, то научится…
Впервые за время пребывания в подземном царстве Адам улыбнулся. Он глянул на старика с рассеченной губой и как бы невзначай сказал:
— Вы знаете, дружище Харон, прошлым летом я попал в Испанию. Совершенно случайно, без гроша в кармане, без документов. Забавнее ситуацию трудно даже придумать. Так вот… Выхожу я из самолета…
Перевозчик наклонил голову, чтобы лучше слышать. Весло его стало вздыматься реже, а затем старец и вовсе бросил рукоять. Он опустил натруженную руку в воду — остудить горящие мозоли, а другой погрозил роптавшей на берегу толпе.
Адам тоже глянул на бывших попутчиков в царство Аида.
На берегу происходило нечто невообразимое.
Люди оживленно жестикулировали, что-то кричали — он не мог еще разобрать слов, а одна женщина даже зашла по колени в черные воды Стикса и размахивала то ли шалью, то ли белым платком.
У Адама защемило там, где при жизни было сердце. Он не знал, что разволновало людей на берегу. Радуются ли они, что хоть один из них откупился у грозного старца, или завидуют и проклинают. Теперь уже не только Харона, но и его.
