Он еще долго рассказывал о больших городах, где есть школы художников и собрания картин. О богачах, которые за большие деньги скупают полотна. О королях и аристократах, так любящих заказывать свои портреты, о картинах, написанных талантливыми мастерами, чьи работы известны всему миру.
Все вокруг потеряло цвет, стало еще более хмурым. Дон Рамирес обеспокоенно взглянул на небо, заспешил. Оглянувшись на Мигеля, он весело крикнул:
— Приходи-ка завтра сюда, мальчик. Я тебе кое-что подарю…
Нахмурилось небо, притаились скалы. Потом в кустах тревожно завозился ветер, и первые капли дождя обожгли лицо. В небе прокатился гром. Дождь ударил густо и сильно: залопотал, загудел, будто шмель. Мигель даже не обратил на это внимания. В памяти опять, словно удивительная музыка, всплывали слова дона Рамиреса.
Каждое дерево казалось ему теперь прекрасной натурщицей. Каждое дерево просило вечной жизни на полотне. Мигель осмотрелся. Вот это похоже на голову старой женщины — растрепанную и смешную. Рядом — дерево-костер. Вон как извиваются языки зеленого пламени.
Мигель мазок за мазком кладет на картон краски. Это дон Рамирес принес ему краски, картон, кисти и две книги о мастерстве великих художников. Беда только, что Мигель не умеет читать. Зато рисунки можно разглядывать хоть целыми днями.
— Добрый дон, славный дон, — весело напевает мальчик. — Щедрый, добрый, славный дон…
— Отец зовет. Беги скорей, — это голос кухарки, Улыбка тотчас погасла. И горб будто сразу подрос. Мигель спрятал свои сокровища в котомку, бегом заспешил к замку. Сам спешит, а ноги словно травой стреножены — так не хочется идти.
— Где тебя черти носят? — хрипит Горгони. Он сидит на борту парусника, дымит короткой трубкой.
— Смотайся к одноглазому Бенито. Он там приготовил несколько бутылочек. Разобьешь — смотри, — цепкие пальцы отца вонзаются в плечо, — побью, как пса. Вернешься — и к кухарке. У нее много работы, гости сегодня…
…Скалит зубы головешек камин. В зале душно. Остро несет чесноком, которым сдабривали мясо. Мигель едва успевает подавать вино. Неприметный и безмолвный, будто тень.
— Деньги можно вперед считать, — весело ревет Горгони и тычет в рыжего шкипера бараньей костью. — Выкуп — это благородные деньги. Чистые деньги.
— А вдруг родственнички пожалеют золота? А вдруг? — встревоженно переспрашивает Смит. Красное вино из его кружки проливается на рубаху, но он не замечает этого.
— Тогда мы не пожалеем веревки на его шею, — захохотал Горгони.
