Избавиться от этого чувства было проще простого: я отшвырнул сигарету и на четвереньках пополз к Еве, мыча что-то вроде «детка, я всегда знал, что ты настоящее сокровище!..» Однако когда я уткнулся физиономией в складки шелковой юбки, вдыхая ее чистый запах — что-то вроде поздних яблок с капелькой корицы, — Ева внезапно испуганно вскрикнула.
Я приподнялся. Из темноты, из самой гущи ольховых и можжевеловых зарослей на нас смотрела пара глаз, пылающих мрачным багровым огнем. Я свистнул, в озере в ответ плеснулась рыба, а глаза переместились на полметра в сторону. Я посвистел еще, и в круг, освещенный пламенем моего костерка, вступила собака — совершенно незнакомая, по крайней мере, в Устье такие мне на глаза не попадались. Черная с белым, какой-то коровьей масти, короткошерстная, остромордая и упитанная дворняга с огромными стоячими ушами и голым, как ивовый прут, хвостом.
В честь знакомства я бросил псине ломтик ветчины, но она только понюхала его и отвернулась.
— Похоже, что ее папаша был бультерьер, — сказала Ева.
— Ясное дело, — согласился я, обнимая ее. — А мама — летучая мышь.
Ева засмеялась, но как-то неуверенно. Дворняга развернулась и зашелестела прибрежной осокой. Стало слышно, как она лакает черную воду, и тогда Ева вдруг сжала мое запястье и проговорила вполголоса:
— Не нравится мне эта затея, Егор.
Руки у нее были как лед, хотя ночь стояла совершенно теплая и тихая, сильно пахло переспелой земляникой…
Спустя два месяца, в полдень, мы ступили на перрон Северо-Западного вокзала, и на нас тут же набросилась толпа потных голосящих людей с пивом, копчеными курами, помидорами и топорной работы фаянсовыми сервизами. Сентябрь выдался на редкость теплым, поезд шел транзитом на юг, набитый под завязку любителями бархатного сезона, и наш вагон покинули всего два пассажира — я и Ева.
Пока мы пробивались к туннелю, она ошеломленно вертела головой, а я, чертыхаясь, волок ее чемодан и отгонял прилипчивых таксистов, готовых мигом сгонять хоть на Ближний Восток. Мое личное имущество находилось в рюкзачке, который несла Ева.
Когда мы нырнули в метро, где было прохладнее и не так людно, она наконец взглянула на меня и насмешливо спросила:
— И это ты называешь почти Европой?
С визгом подлетел поезд, мы вошли, и когда двери вагона сомкнулись, я тупо прочел на рекламном листке прямо у себя под носом: «Первоклассный секонд-хэнд из Франции и Германии! Все новое!» — и покосился на Еву. Она тоже читала, а полвагона глазело на ее распущенные волосы и туго обтянутые короткими шортами ягодицы.
