Старик сломался. Он явно был не готов к этому удару. Всегда сильный, уверенный в себе, с гордой, неподвластной возрасту осанкой, бодрый и весёлый, он вдруг разом сник, превратившись в сгорбленного немощного старика. От прежней уверенности не осталось следа, и теперь его лицо выражало лишь растерянность. Оно стало каким-то неживым, взгляд потух. Я смотрел на него и не узнавал. Прежний властный дед исчез, и его место занял жалкий, беспомощный старик.
Когда-то он учил меня:
– Никогда и никого не бойся. Пусть боятся тебя. Он внушал это всю жизнь сначала себе, потом моему отцу, а затем и мне. Дед ненавидел страх и в себе, и в других. А может быть, он боялся собственного страха и потому так жестоко давил его проявления и в себе, и в близких? Чувство страха жило в нём с тех пор, когда немецкие солдаты, согнав их, человек двести евреев из небольшого польского местечка, заставили их бежать в сторону советской границы.
– Бегите! – кричали молодые парни в мышиной униформе, толкая прикладами. Один из солдат ударил его тогда прикладом по ноге. Несмотря на сильную боль, он бежал вместе с другими мужчинами к заветной границе. Немцы стреляли им в спину, и между лопатками у него жгло от ощущения, что каждую секунду пуля ударит в спину. Он бежал изо всех сил, как загнанный зверь, не видя перед собой ничего, кроме заветной полоски земли на той стороне, стремясь добежать к ней первым. До заветной черты их добежало человек семьдесят, счастливцев, кому повезло выжить. Отцу не повезло, и он навсегда остался на той стороне. Они с братом выжили тогда, но тот животный страх остался на всю жизнь. Может быть, поэтому он приходил в ярость при виде страха в глазах самых близких. Он яростно вытаптывал страх и выжигал его как бурьян. Но страх прорастал заново. Это была бесконечная война: он затаптывал страх, но тот прорастал снова, и он вытаптывал его снова с ещё большим остервенением. Однажды федаины ворвались ночью в поселение, где жил тогда дед со своей семьёй. Раньше здесь была большая палестинская деревня. Потом арабов выгнали и на месте деревни возник кибуц. Здесь и жил дед, после того как женился. В тех домах, которые захватили тогда федаины, они убили всех, от мала до велика. Похоже, план отступления у них отсутствовал вовсе. Они пришли убивать и старались убить как можно больше, совершенно не заботясь при этом о собственной жизни. Убив всех, кто находился в захваченных ими домах, федаины затем вступили в отчаянную схватку с охраной поселения и прибывшими им на помощь солдатами с ближайшей базы. Они пришли, чтобы убить и умереть самим. Плана отступления у них не было. Когда бой наконец закончился и все федаины были убиты, то весь посёлок казался залитым кровью. После этого случая бабушка умоляла деда переехать в другое, более безопасное место. Она плакала и ползала перед ним на коленях, и тогда он впервые в жизни влепил ей оплеуху.
