Сэр Генри не обратил на слова дочери никакого внимания. Его глаза продолжали сверлить Ричарда, который только беззаботно пожал плечами:
— Ваша преданность долгу делает вам честь, сэр. Но осмелюсь предположить, что вы ошибаетесь. Не могу представить, чтобы наш пастор допустил подобный вандализм.
— Вы чересчур наивны, мистер Кэррил. Пастор так же любит бренди, как и всякий другой человек. Ему достаточно только не высовываться по ночам.
Арабелла нахмурилась:
— Мне холодно стоять на одном месте. Может быть, тронемся наконец, мистер Кэррил?
— Так вы не едете со мной? — прищурился ее отец.
— Конечно нет. У меня нет никакого желания наблюдать за такими ужасными вещами, как вскрытие могил, да и мистер Кэррил, я полагаю…
— Как вам будет угодно, мэм.
Сэр Генри, бросив взгляд на часы, небрежно кивнул и резвой рысцой поскакал по аллее. Ричард повернулся к Арабелле:
— Вы по-прежнему хотите поехать к озеру?
— Конечно. Я почти не видела ваше поместье.
— Оно гораздо меньше вашего.
— Но… вы ведь человек не бедный, мистер Кэррил?
— Нет. Через несколько месяцев, когда я стану совершеннолетним, унаследую довольно крупную сумму.
— И собираетесь тратить ее в одиночку? Стыдитесь, мистер Кэррил!
— Вы полагаете, мне следует жениться?
— Разве это не долг каждого мужчины?
— Сэр Чарльз не был женат.
Она рассмеялась, и на ее щеках заиграли ямочки.
— Вам не следует брать дядюшку за образец. Вы сами говорили, что он любил неординарные удовольствия. По-моему, вы скроены из другого материала и предпочитаете соблюдать общепринятые нормы поведения.
Он отвел от нее глаза и подумал о Кейт. Разве их отношения строились по общепринятым нормам? Кейт никогда не придерживалась общепринятых правил, она действовала только по велению сердца. Но он не мог ей в этом соответствовать. Его действительно воспитывали согласно определенной социальной модели, и в эту модель превосходно вписывалась Арабелла с ее происхождением и воспитанием. Разве не то же самое имела в виду Кейт прошлой ночью? Прошлой ночью… Воспоминания о ней жгли, словно воспаленная рана, для которой у него не было лекарства.
— Какое у вас вдруг стало серьезное лицо, — лукаво проговорила Арабелла. — Неужели я заронила в вашу душу беспокойство?
Он порывисто обернулся к ней:
— Вы это сделали в первый же миг, как я увидел вас тем вечером в Лондоне, когда пламя свечей освещало ваши белоснежные плечи, и музыка заставила меня…
Она игриво шлепнула его хлыстом по колену.
— Мистер Кэррил, у моего грума очень острый слух. Для подобных признаний следует выбирать более подходящее место.
