— Поживешь хоть, Кольша, окаянная ты душа! А то хоть ревмя реви! Ты добрый, я знаю. Тока добрым-то, пожалуй, невыгодно быть. Добрые-то слабаками выглядят.
Все те дни Николая тянуло к браге. И в бражном угаре превращался он в тряпку, делал то, что велели, шел туда, куда вели. Но даже пьяный дивился: чего это Верка соглашается пойти за него? Что за блажь? Что за причуда? Понял ли он все же, почему она согласилась? Понял! Куда как хорошо понял. В первую же брачную ночь. Она с кем-то согрешила, когда ездила полгода назад за покупками в город. Случайная, нелепая связь. В том же году летом еще с одной девкой произошло нечто подобное — и она вышла замуж за старого вдовца с тремя ребятишками. Но вдовец оказался на редкость неблагодарным — растрезвонил по всему селу о грехе жены и так отколошматил ее, что та весь медовый месяц не поднималась с постели.
Справедливости ради скажем, что Николай и в самом деле нравился Вере. Она оказалась, в общем-то, неплохим человеком, непохожим на отца — кулака и жадину. Николай ведь тоже не походил на буйного Клементьича. Но он все же тосковал о Маше и, встретив ее однажды возле мелочной лавки, почувствовал какую-то необычную радость и грусть.
— Здравствуй! — сказала она вяло. — Ну, как живешь с молодой женой?
Мела пурга. На улице ни души. Но уж лучше бы кто-то был возле, когда рядом люди — легче.
На Маше старенькое, пообтрепанное пальтишко, большие, видимо с материнских ног, пимы. И Николаю вдруг стало мучительно жалко ее.
— Выходила б и ты замуж. И знаешь… за кого-нибудь побогаче. Ты же хорошая девка.
— Значит, за кого побогаче?
В ее голосе ирония. Это было неприятно. Ведь ему хотелось изображать из себя ловкого, дошлого, которому всё трын-трава.
— А чо ободранцами-то жить?
— Ты как-то по-другому теперь говоришь. Жена, наверное, научила?
— У меня у самого голова на плечах.
— Сам, значит, дошел? Ну-ну!.. — Помолчала и, пристально глядя ему в глаза, проговорила уже другим голосом, осуждающе: — Эх ты!..
Ему стало как-то неприятно, стыдно даже, и он, злясь на нее, а больше на себя, сердито сказал:
— Ну, чо ты тут мелешь-то?
— Не знаю, кто из нас мелет. — И опять сказала, уже с презрением: — Эх ты!..
— Погляди хоть на свои заплаты.
Потом он всю жизнь будет помнить эти слова, глупые и жестокие, сказанные в злобе.
Она холодно, почти враждебно посмотрела на него и, сердито повернувшись, пошла.
Вскоре после того Маша вышла замуж за Ивана, бедного мужичонку, тихого, некрасивого, доброго, и стали они помаленьку-потихоньку жить да поживать. Маша была из тех не часто встречающихся женщин, которые даже в бедности, в лишениях умеют держаться с достоинством и сохраняют свое ничтожное хозяйство в чистоте и аккурате.
