Возле старого купеческого дома сидел на лавочке, сгорбившись, мужик в зимнем пальто и шапке; неподвижная, какая-то пугающая поза. Она подумала даже: уж не застыл ли — и потрогала его за плечо.
Он приподнял голову:
— Чо тебе?
Нюра знала этого мужика, он привозил на грузовике товары в их магазин, был всегда неприступно угрюм и молчалив. Звали его Игорем Ивановичем.
— Что это вы сидите тут? Я даже испугалась, ей-бо!..
— А тебе-то что?
— Да ведь такой холодище.
— Ну, а тебе-то что?
Да он же наклюкался, голубчик. Как она сразу не заметила.
— Не обижайтесь на меня. Я ведь ничего плохого вам не хотела.
— Эт-то верно.
— Идите-ка домой. А то простынете.
— Ээ… все равно! — Он зло махнул рукой.
Она вспомнила: директор магазина говорил ей, что от Игоря Ивановича ушла жена, была какая-то шумиха, семейные скандалы и вскорости после того он заболел и лежал в больнице. Уж беды пова́лятся так пова́лятся, — так бывает.
— Ну, как это все равно?
— Если и сдохну, то люди только обрадуются.
— Вы шутите?
Он хмыкнул:
— Шутника нашла.
— Неправда. Вот уж это неправда!
— Иди-ка отсюда!
Ей стало жалко его: несчастный, в сущности, человек, одинокий, видимо назаслуженно обиженный, а оттого озлобленный.
— Ну, хватит, хватит, пошли домой.
— Mo-тай отсюдов!
— Да хватит, говорю. Поднимайтесь.
Она взяла его под руку и повела домой. Он недовольно сопел.
— Отоспитесь, и все будет ладненько. Ну, хорошо, хорошо, не хотите спать, не спите. Но все же надо домой.
Квартира у него куда с добром: две комнатки, кухня, коридор, окошки светлые, потолки высокие. Только грязно и поразбросано, порасшвыряно все кругом; на кухонном столе распочатая поллитровка, на тарелке картошка в мундире, пустая банка из-под консервов «Скумбрия», шелуха картофельная, хлебные корки и крошки, немытая посуда, сваленная в кучу, — срам глядеть. Ей опять стало жаль его. И что-то будто подтолкнуло ее, взбодрило, придало силы; сбросив пальтишко и шляпу, она стала быстро прибираться на кухне, помыла посуду и, уже окончательно почувствовав себя хозяйкой, достала из холодильника мясо, сварила гуляш и поставила его на стол, горяченький, аппетитный.
— Ну, я пойду. А вы не пейте больше. Ну, вот эту рюмку, ладно уж, выпейте, и — хватит. Хорошо?!
— Да подожди! — Он схватил ее за руку. — Ну, посиди хоть немножко. Мне хорошо с тобой. А то дико как-то одному-то.
— Нет, нет, уже поздно. А мне еще надо что-то сготовить. И на сегодня, и на завтра. Я ведь не привыкла как попало… — Мужик этот не нравился ей: видать, пьянчужка, неряха, жалкие, злые глаза, и чувствуется, что упрям, но она все же намеренно выделила последние слова: смотри, знай, какая я хозяйка!
