— А как вы думаете, почему люди вообще идут на преступления?
— Это слишком сложный и общий вопрос, — ответил я, — меня интересуете именно вы. При обыске у вас были обнаружены деньги — двадцать девять тысяч пятьсот двадцать рублей. Вот акт. — Я протянул ему акт. — Это примерно столько, сколько вы выручили в результате всех махинаций. Притом в вашем доме мы не нашли никаких ценных вещей. Только самое необходимое. Короче говоря, денег вы не тратили. Почему? Что вас вынудило воровать?
— Это несерьезный вопрос, гражданин следователь.
— Хорошо. Какие суммы приходились на долю Никитина?
Куприянов пожал плечами.
— Вот заключение ОБХСС, из которого видно, что все хищения совершались при его участии.
Куприянов внимательно прочитал заключение. Последовала долгая пауза.
— Никитин денег не брал.
— Это мы тоже знаем. Почему не брал?
Куприянов усмехнулся.
— Спросите у него.
— Мы бы рады, Николай Васильевич, да вы лишили нас этой возможности.
— Вон вы куда?
Спокойная уверенность в себе исчезла. Куприянов погрустнел. Именно погрустнел. Даже какая-то тоска, боль появилась в его глазах.
— Все, гражданин следователь. На сегодня все. И завтра не вызывайте, разговора не выйдет.
Назавтра я не мог не вызвать его. Но разговора действительно не получилось.
Я оперировал всеми своими догадками и предположениями. Но даже фактом, что его, Куприянова, видели выходящим из кинотеатра за десять минут до конца сеанса, мне не удалось его смутить.
— Там было темно. И не надо играть со мной в кошки-мышки. — Он отмахнулся так, словно не в этом дело, так, будто его раздражают эти пустяки. — Предположим, что убил Никитина я… Но у вас нет ни одного стоящего доказательства, и не будем морочить друг другу голову.
Не прошло и трех дней, как Куприянов попросился на очередной допрос и признался в убийстве.
Причины?
Никитин решил порвать с Куприяновым и явиться к прокурору с повинной.
Несколько раз, сопоставляя факты, хронометрируя события той злосчастной ночи, мы проверили показания Куприянова. На этот раз все складывалось точно.
И все же меня не оставляло ощущение незаконченности. В глубине души я не верил Куприянову. Не верил в бескорыстие Никитина. Смущала меня простота разгадок.
И снова допросы, невзирая на звонки из области, на упорство Куприянова, на недоумение прокурора и моего непосредственного начальства.
И опять неожиданно, как бы независимо от моих усилий, Куприянов вдруг заговорил:
— Это долгая история. Враз не управимся. Кое-что подзабыл. Улетело из памяти. В чем-то еще сам не разобрался. Буду путаться — поправляйте.
