…В связи со всем вышесказанным полагаю, что это насквозь антисоветское произведение нет никакой возможности рекомендовать для публикации в журнале «Урай-река».
Записка
Лаура! Это пришло на твоё имя, рукопись оставил здесь, так как она, как видишь, малообещающая, а рецензию отсылаю. Привет от Татки. Владимир. 4 января. 1978 год.
Из письма:
Владимир! Прошу тебя, не распечатывай, пожалуйста, мою корреспонденцию, даже и официальную! И пришли мне срочно моё произведение «Ной – сын Ноя», ибо я не считаю его «малообещающим»! Я уже пожалела о том, что написала тебе в прошлый раз такое открытое письмо. Извини за беспокойство. Л..
Первый сон
Большое серое помещение палаты. Больные в сером. Все стоят у своих кроватей, как это бывает в школе, когда дети при входе учителя встают возле парт. Я тоже встала, но как-то не так, как другие, и не понимаю разницы, не ощущаю никакой своей вины. Но врач… Он подходит ко мне, и я закрываю лицо руками и кричу. Мне страшно, так как догадываюсь, что со мной должны сейчас, сию минуту, совершить какое-то насилие. Я обращаюсь к другим больным, ища поддержки, но вдруг понимаю: они рады моему горю, они смеются, гогочут… Просыпаюсь, ощущая во всем существе липкий страх отчаянья. 23 ноября. 1977 год.
…Ну вот, я и могу держать ручку, водить ею по бумаге. И такая жажда записывать, какой не было никогда! Рука ещё дрожит. Но какое счастье выздоравливать!
У бабушкиной козы козлята родились. Она их с холода занесла в избу. Они, беленькие, ходят робко, будто тоже после болезни. Один заглянул ко мне в приоткрытую дверь, но бабушка его схватила: «Не мешай Лауре Ноевне!» И унесла. Какое уважение ко мне в этом доме, сколько дипломатии: вот тебе и «простой» человек! По своей духовной организации эти два малограмотных существа куда выше многих с высшими образованиями. Впрочем, это и без меня всем известно.
Сегодня я впервые побывала на улице. Шла, робко ступая (как народившиеся козлята) по белизне половиков-снегов неокрепшими ногами, и была счастлива. Я думала о том, что всё-всё сбудется: мои романы издадут, родители станут терпимей, муж будет настоящий, а Татка… О, она будет расти, хорошеть, а хорошея, умнеть. И много-много лет так будет – всегда. Как же я правильно сделала, что уехала в эти Шатунские снега! Это же очень верно! Такой мудрый шаг! И сейчас я начинаю пожинать плоды своего мудрого решения…
Перед тем как заболеть, я моталась в изнурительные поездки по району, но и об этом вспоминаю теперь с радостью. В основном, приходилось ездить в ближайшие деревни в обществе инструктора райкома, молчаливо-настороженного человечка непонятного возраста, а также с кем-нибудь из сельхозуправы, тоже неинтересными и назойливо с глубокомысленной важностью курящими вонючие сигареты (для меня, бросившей, мучительно). В такое путешествие собираюсь, как на подвиг, встаю в пять утра. Тащусь главной улицей Шатунского, названной, конечно, не в честь Большого Медведя (здесь точно водится), а Ленина Владимира Ильича (последний тут не был). Продвигаясь в полутьме, словно выгнанный из тёплой норы зверёк, дрожу всем телом не от холода: обута и одета я во всё лучшее.
