Калила и Димна | страница 82



«Однажды ночью, плавая по реке, увидала она в воде серебристое отражение лунного света и подумала, что это рыба. Она долго пыталась поймать отблеск и несколько раз безуспешно хватала клювом воду. Попробовав несколько раз, она убедилась, что там нечего ловить, и оставила бесплодные попытки. Наутро она заметила серебристую рыбу, но даже не подумала хватать ее, полагая, что перед нею снова лишь отражение».

Если меня оболгали, и лев благосклонно выслушал эту ложь и поверил ей, то, значит, со мной случилось то же, что издавна приключалось и с другими. Если же ему не говорили ничего, и он желает мне зла без всякой причины, то, поистине, это — удивительное дело! Недаром говорится: «Странно, если твой друг недоволен, когда ты хочешь угодить ему, но еще более странно, если твой друг гневается на тебя, когда все твои помыслы направлены к его благу». Коли есть причина гневу, можно надеяться, что на смену ему придет прощение и благоволение, ибо гнев возникает по какой-то причине, но и утихает, когда она исчезнет, а коли раздражение беспричинно, то следует оставить всякую надежду.

Я поразмыслил и не вижу за собой никакого греха и никакой вины, ни великой, ни малой. Клянусь жизнью, невозможно при долгой дружбе постоянно следить за собой и остерегаться, дабы не совершить чего-либо неприятного для друга, если его может рассердить всякая малость. Но разумный и верный друг должен прощать упущение или небрежение, особенно если они произошли по ошибке, а не намеренно, и можно не бояться, что они приведут к ущербу или умалению чести; он не взыщет за то, что можно предать забвению.

Может статься, лев полагает, что я виновен пред ним, но я не знаю за собой никакого греха, разве что я иногда высказывал собственное мнение, не соглашаясь с ним, ибо желал ему добра. Может быть, он счел это упрямством и преступлением, но я не нахожу в своем поведении ничего предосудительного — ведь я спорил с ним весьма редко, не одобряя вещи, что несовместны с благоразумием, пользой или чистотой веры. К тому же я никогда не осмеливался возражать ему в присутствии его воинов или приближенных, а говорил с ним наедине и тайно, с полным почтением, уважением и страхом перед величием его сана. Хорошо известно: кто не желает выслушать откровенного мнения и ждет лишь утешения от друзей, советуясь с ними, от лекаря, надеясь исцелиться, и от судьи в запутанном споре, не получит от беседы с ними никакой пользы и ошибется, впав в еще большее замешательство и тревогу и взвалив на себя тяжкое бремя.