Больше всех из этого набора известен, конечно же, Лорка - и тут Majdanek Waltz позволяют себе небольшое "остранение", отдавая прочтение "Поэмы о Солеа" ("Solea", пятый трек на альбоме) Ларисе Архипецкой: "Стара земля дрожащих свечек. Земля озер подземных. Земля летящих стрел, безглазой смерти...". Кажется, что с нами говорит полномочный представитель русской всепоглощающей хтони (а грусть между тем испанская; более эффектный "шкловский" ход был продемонстрирован ансамблем на альбоме "Журавли", когда затертая донельзя советская песня "Журавли" на стихи Расула Гамзатова превратилась в великолепнейшую дарк-фолковую балладу). А врач, кокаинист и алкоголик Тракль являет нам как свою эзотерическую ("Ночная песня"), так и почти есенинскую ипостась ("Лишь в орешнике тонко поет мне заутреню ангел хрустальный", трек "De Profindis"). Majdanek Waltz выбирают для музыкального обрамления тех поэтов, что кожей, плотью, фибрами, кровью сердца чувствовали трагедию бытия - и так или иначе становились ее со-участниками из-за современных им со-бытий. Совершенно неожиданно звучит в исполнении Majdanek Waltz Леконт де Лиль. "Мрак и покой" (стихотворение "В темную ночь, в штиль. Под экватором") вызывает неизбежные ассоциации с сибирским проектом "Система Безопасности". К счастью, трек не опускается до жанра вульгарно-эзотерического романса, а просто оживляет работу внезапным отголоском рок-н-ролльной ритмичности. А последний, нойзовый трек "Розовый вечер", вопреки ожиданиям многих, не является кавер-версией на хитовую когда-то песню группы "Ласковый май" - это просто последние слова геймовского "Осеннего сада".
Во-вторых, музыкально альбом во многом наследует "Tenebrae" - та же тончайшая грань между сдержанностью и насыщенностью композиций, та же то ли меланхолическая, то ли отстраненная "от всего живого" интонация Павла Блюмкина. Автор этих строк уже называл его (в рецензии на предыдущий альбом Majdanek Waltz) "диктором радио иных измерений" и делает это опять. Неторопливая, размеренная, как ночная поступь отшельника по воде, мелодекламация зачаровывает, обволакивает, приглашает с собой - "заглянуть за...". Но "Nachtlied" отличается значительно бльшим драматизмом и тревожностью, которые опять-таки мастерски показаны музыкальными средствами. Между музыкой и голосом периодически создается довольно сильное напряжение. На "Tenebrae" творения пережившего ужасы нацизма и самоубийцы Целана получили легкое, как шелест осенних листьев, обрамление, а магия "Nachtlied" все же более тяжеловесна. Порой возникает желание слышать эти композиции или в никогда не существовавшем советском кино в стиле нуар, или в "Сиянии" Кубрика.
