— Да и ради Бога, — согласилась Инга, тут же сердясь на пристальный сочувственный взгляд, — ты чего меня оплакиваешь? Я врать не могу, если сказала — мне все равно, значит, так и есть.
— Да! Но что-то ж тебя бесит, а? Инкин, бесит?
Инга, вздыхая, повела руками в горячем воздухе. Пошевелила пальцами.
— Бесит. Глобально. Что не стал художником. Что старый уже козел, а носится за девчонками моложе моего Олеги! Фу. Противно. Прикинь, а вдруг он — отец?
— Ну, дорогая моя. У моей Ташки тоже не папаша, а уебище, так что теперь, усраться и не жить? — мудро отозвалась Виола. И захохотала, вытирая глаз пальцем:
— Ташка-то учудила чего. Приехали, она в ужасе на всю нашу кодлу посмотрела и говорит, мам, ты чего, я тут ни на день не останусь. И сбежала в город, сняла там комнатку в отельчике, теперь одна королюет. А Лиля прям в гневе была, как же так, вы мне место заняли, я отказала претенденткам! Лиля у нас администратор. Ну, я ж мать, я ей вежливо так рассказала, что у нас свобода самовыражения и прочего. Так что, Инкин, одно место там вакантное. Может, хочешь? Петруша тебя по старой памяти льготно оформит.
— Ага, как инвалида или работника милиции…
— Чего? Нет, ты ж не инвалид. Ну, я шучу, не нужно тебе туда соваться.
— Я тоже шучу, — успокоила ее Инга.
В самое пекло Инга валялась в палатке, радуясь, что ее закрывает тень от низкого разлапистого абрикоса. Слушала, как вернувшиеся из города мальчики переговариваются о чем-то, сперва громко, со смехом и подначками, после все тише. И наконец, остался в просторном дворе только дальний шум пляжа, изредка перекрываемый громыханиями Гордея, который неутомимо возился за домом. Они спят, подумала Инга, тоже закрывая глаза и с удовольствием чувствуя, как ветерок трогает босые ступни у распахнутого входа. Олега притащил ей купленный маленький штативчик, смешную треножку высотой в локоть, велел выспаться, потому что вечером все снова двинут на дискотеку, и вдруг получится поснимать, как фаерщики рисуют в темном воздухе свои огненные письмена. Это было интересно, хотя Инга и предупредила сына, кто знает, получится ли. Но попробовать хотелось. Конечно, там толпа народу с огромными фотокамерами, вынимают из сумок съемные объективы. Но Инга не первый день просматривала в сети, что у кого получается и давно уже знала — не все зависит от цены навороченного фотоаппарата.
А еще ей нравилось то, как сильно и резко отделены южные морские дни от горячих черных ночей. Как сегодня, думала, уплывая в сон, снимала Гордея, и было так — чернота, отсеченная от нестерпимого белого блеска. Так и вечером, совершенно черным, расцвеченным по жаре яркими пятнами электричества, все будет совершенно не так, как днем, где небо выгорело от зноя, вода сверкает, и песок похож на смолотую в мелкое зерно слюду.
