— Фамилия, имя, год рождения? Пиши допрос, Сидоров, а я на кухню за компотом и кашей схожу.
— Так я сейчас принесу, Иван Акимович, чего там…
— Лакеев с семнадцатого нет, Сидоров, — встал и с котелком пошел к выходу старший. — Пиши, я сказал… — приказал он, выходя.
— Товарищ пограничник, это недоразумение, поверьте, я всегда чту… — взмолился Остап, воспылав надеждой положительно повлиять на Сидорова.
— Заткнись, контра! — заорал на него тот. — Сядь и отвечай на вопросы, кому говорят! Фамилия, имя, отчество? Ну? — сел за стол пограничник, пододвигая к себе бумагу и чернильницу с ручкой.
— Измиров Богдан Османович, — назвался Остап вымышленным именем, потрогав в носке на ноге без сапога единственную ценность, оставшуюся чудом после ограбления. Это был орден Золотого Руна, который он успел сунуть туда, когда его брали пограничники.
— Год рождения и место? — макнул ручку в чернильницу Сидоров.
— 1898-й, Одесса…
— Национальность?
— Отец турок, мать украинка, — помедлив, ответил Бендер, утаив свое обычное: «я сын турецко-подданного».
— Украинец, значит? Или турком писать? — воззрился на Остапа пограничник.
— Украинец, украинец, по матери надо, — поспешил заверить Бендер, растирая ногу без сапога. — Какой там турок? Я и турецкого не знаю, — пожал плечами потомок янычаров.
Вошел начальник погранпоста. С котелком в одной руке и с парующей кружкой — в другой.
— Компота нет, чай дала, — пояснил он, усаживаясь на свое место. — Ну, что, контра?
Сидоров протянул ему первый листок протокола. Тот пробежал его глазами и скривился.
— С каким заданием шел к нам или от нас? — возвратил он бумагу подчиненному. — Пиши. — А сам начал сосредоточенно есть кашу и запивать чаем.
— Да с каким там заданием, товарищи! — взмолился Бендер. — Не шел я ни к румынам, ни… — запнулся он. — Я художник, поэт, служитель искусств, — начал выдавать себя за кого угодно Остап, лишь бы выйти сухим из такого угрожающего его судьбе обстоятельства.
— Художник, говоришь? А где же твои краски… приспособления? Как это… — взглянул за подсказкой на Сидорова старший.
— А-а, — понял Остап. — Мольберт, кисти, краски, вы имеете в виду? — и горько вздохнув, пояснил: — Утонули в лимане, с сапогом вместе, — поднял он ногу в носке. — Я на лимане рисовал пейзаж… лед проломился и я чудом выбрался на берег, поверьте, товарищи…
— Молчать, контра! — заорал на этот раз и старший, оторвавшись от каши и чая. И уже тише: — Вот поставят тебя к стенке, сразу скажешь, куда шел и с каким заданием, — снова вперил свой взгляд в котелок старший пограничник, старательно выгребая кашу.
