Древние чары и Синдбад | страница 73

– Мои красавчики ни на кого не нападают – они просто защищают меня! Люди, вы все слышали?! Этот человек обижает моих малышей…

– Пойдем, мальчик, пока этот глупый крикливый человек вновь не вспомнил о нас, – наклонившись, прошептал Саддам на ухо Хасибу.

Учитель и ученик, стараясь не сбиваться на быстрый шаг, но и не ползти, словно улитка, постарались оставить место перебранки как можно более достойным образом. Но долго еще за своей спиной они слышали визгливые выкрики «Люди, вы все слышали?!» и пренебрежительно ленивые ответы торговца фигами.

Вот так, едва начав учиться у почтенного Саддама, Хасиб раскрыл ему одну из своих тайн. Мудрости наставника хватило, чтобы не проявлять излишнего любопытства, издали наблюдать за учеником. Лишь когда они оставались вдвоем, учитель осторожно расспрашивал мальчика о том, как проявляется его странный дар.

Хасиб не понимал, почему так настойчиво расспрашивает его наставник, но честно отвечал, всерьез пытаясь объяснить самому себе, что же с ним произошло тогда, у стены отцовской мастерской, и что происходит сейчас, когда его прикосновений стараются избежать котята и щенки, сторонится коза, а пауки уже давным-давно покинули не только дом отца, мастера Асада, но и пристанище мудрого учителя Саддама.

Постепенно любопытство учителя ослабло и расспросы прекратились. Вернее, удивительный дар ученика по-прежнему интересовал учителя, но он видел, что в расспросах мало пользы, и потому ограничивался только наблюдениями. Сам же Хасиб не особенно откровенничал, да и не о чем было – пауков уже нет, в руки ему даются только предметы неодушевленные… И, пожалуй, это все.

Но не знал учитель о второй тайне Хасиба. А сам мальчик вовсе не торопился кому-то о ней рассказывать.

Да, уже не первый год снился ему время от времени один и тот же странный, тревожный сон. Но теперь он стал чуть иным.

Вновь первыми в абсолютной черноте пришли слова неведомого языка, которые произносил странным свистящим шепотом некто невидимый. Вновь, как и раньше, каждому из этих слов сопутствовала яркая цветная полоса или, быть может, лента своего цвета. Но теперь Хасиб уже ясно видел, что это вовсе не лента – каждому слову сопутствовала змея: извивающаяся, с блестящей шкурой, переливающейся в солнечных лучах. Хотя откуда во сне было взяться солнцу? Но сейчас Хасиб не задумывался об этом. Как раньше не менялись эти ленты, так теперь не менялись эти существа – от лимонно-желтого, пронзительно-яркого полоза к темно-коричневому, благородно-сдержанному, но беспощадному аспиду. И далее точно так же, как и в первых снах, цвета изменялись. Перед глазами спящего мальчика вновь играли на освещенной солнцем поляне десятки змей. Переливы их блестящей кожи поражали и оглушали всеми цветами и оттенками, присущими живой природе, – от нежного, едва заметно розового, каким бывает восход в горах, до тускло-пурпурного, уходящего в черноту. И слова… О, эти слова! Они все так же начинали и завершали пляску, но теперь уже не цвета, а пляску между жизнью и смертью.