Мужчина ничего не успел понять. Брызнула кровь, ошмётки мяса, осколки перемолотых шейных хрящей. Пуля почти отрубила голову, от шеи остался лишь чудом уцелевший лоскут кожи. Обильно брызнув в глаза третьему кровью из перебитых артерий, обезглавленное тело завалилось на соседа. Ничего не видя и не понимая, зато слыша отчаянный вопль сзади, да ещё придавленный тяжёлым телом, «турист» потерял голову от страха. Ещё бы не испугаться: он ведь шёл охотиться на безоружных, настрелять мутантов, сколько указано в лицензии, и домой, делать чучела. А вместо этого — двое убитых, один… То ли раненный, то ли тоже того, пока не поймёшь. Да и с глазами-то что стало? Ни хрена не видно!!! А-а-а!!!
Вопль, уже не боли, а ужаса вспорол мглу, лязгнуло отброшенное оружие, загонщик метнулся куда-то в сторону. Вскоре вопль ужаса перешёл в хриплые стоны боли и ругань. Немудрено: сам Мэтхен даже днём ни за что бы не полез в этот каменный хаос, из которого там и сям торчат ржавые арматурины, а многие склизкие камни так стронуть с места. Лучшее, что могло случиться там с беглецом — перелом ног. Можно и свернуть шею впотьмах. Пулемёт броневика снова зашёлся в злобном рёве — но пули бессильно визжали над головой Мэтхена. Теперь очередь пугала меньше: Мэтхен понял, что очереди вслепую почти безопасны, только если совсем не повезёт…
Ничего, теперь он знает, как целиться, и положит пули, как надо. Обойти тут нельззя, а садить из пушек-пулемётов можно до бесконечности. Ребяткам придётся лезть по одному — мишени получатся что надо. Мэтхен сам дивился собственной злой радости, будто почёрпнутой у Забойщика. Сейчас она была к месту, она, как панцирь, защищала от накатывающей паники.
«Бегом отсюда! — снова яростный, полный силы и власти голос. Кто бы ни был этот вещун, приказывать он умел. — Вон тропа, сейчас покажу! Пробежишь полкилометра — будет люк. Спустишься. На поверхности выловят, как только рассветёт».
Парень осторожно выполз из бетонного «домика», петляя в развалинах, помчался во мрак. Вовремя: там, где остался враг, прозвучало что-то новое. Это был не рёв автоматической пушки, не басовитый грохот пулемётов, даже не относительно тихий лай автоматов. Что-то протяжное, воюще-шипящее. Над развалинами поднялся мутный во мраке огненный ком, описал огневеющую дугу — и упал под плиты. Миг было тихо, потом на месте недавней лёжки вспух бесформенный ком огня, расшвыривающий обломки. Упругая воздушная волна, клочья склизкого мха, бетонное крошево сыпались повсюду, пара довольно крупных камешков больно ударили в спину. Уплотнившийся, горячий, пахнувший сгоревшей взрывчаткой воздух заставил посунуться вперёд, Эрхард едва не потерял равновесие, но сумел удержаться на ногах. В ушах звенело от грохота, по щеке из длинной царапины стекали капельки крови, сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вылезет горлом, и улетит, как голубь, выпущенный на волю. Лёгкие судорожно втягивали сырой, зловонный воздух, но его не хватало, отчаянно не хватало.
