Трое великовозрастных зашли по дороге к певчему, своему исключенному товарищу. Певчего нашли они лежащего на постеле и страдающего похмельем. К нему в то время должен был зайти сапожник, затем чтобы получить с него долгу три рубля. Певчий накануне того дня с клятвою и божбою обещался ему заплатить непременно, но из запасных денег у певца осталось около половины.
— Что, братцы, делать? — вскричал встревоженный певчий.
— Живо сюда! — отвечал ему один из великовозрастных.
— А что?
— Объегорим. Ложись сейчас на стол.
— Зачем?
— Не разговаривай, а ложись.
Поставили стол в переднем углу, под образами. Певчий улегся на стол, в головах его зажгли восковую свечку, покрыли его белой простыней; один великовозрастный взял псалтырь, подошел к певчему и сказал ему:
— Умри!
Тот притворился мертвым. Бурсак стал читать над ним псалтырь, как над покойником, скорчив великопостную харю.
Вошел сапожник и, услышав монотонное чтение, понял, что в доме есть мертвый. Он набожно перекрестился.
— Кто это? — спросил он.
— Товарищ, — отвечали ему печально.
— Который это?
— Барсук.
Сапожник сначала почесал в затылке, подумав про себя: «Эх, пропали мои денежки!», но потом умилился духом и сказал бурсакам:
— Ведь вот, господа, за покойником-то должишко остался, да уж бог с ним: грех на мертвом искать.
— Вот и видно доброго человека! — было ответом. — Его, признаться, и похоронить не на что. Начал, брат, ты доброе дело, так и кончил бы: дай что-нибудь на поминки бедному человеку.
Сапожник вынул полтину и подал им. Те благодарили его.
Сапожнику, естественно, захотелось взглянуть на мертвого. Он, перекрестясь, проговорил:
— Дай хоть взгляну на него.
Барсук до того притворился мертвым, что хоть сейчас тащи на кладбище. Открыли его лицо: с похмелья оно было бледно и имело мертвенный вид.
Сапожник, по православному обычаю приложился губами ко лбу певчего, а тот, сделав под простыней фигу, думал про себя:
«Вот те кукиш! а не свечка».
Когда сапожник удалился, мертвый воскрес и с диким хохотом вскочил на стол.
— Теперь, ребята, поминки справлять.
— Четвертную!
— Огурцов да селедку!
То и другое было мигом добыто, и, поя разные духовные канты, перемешивая их смехом и остротами, справляли поминальную тризну о упокоении раба божия Барсука.
Бурсаки с торжеством и гордостью передавали друг другу рассказ об этом событии.
Но дело этим не кончилось.
Спустя месяц времени сапожник встретил под вечер Барсука.
Барсук и тут нашелся.
Скрестив руки и сверкая глазами, он грозно приблизился к сапожнику и диким голосом возопил:
